|
За многие века пределла этого памятника живописи была утрачена, но на одном из панно изображена история святого Петра, Симона Волхва и императора Нерона. Кудесник Симон снискал благосклонность Нерона и, чтобы ее закрепить, решил посрамить апостолов Петра и Павла. Миниатюрное произведение живописи рассказывает эту историю в трех частях. На заднем плане изображена деревянная башня, с которой Симон явил миру чудо — полет человека. Этот древнеримский воздухоплаватель, совершив вертикальный старт и подъем, устремляется к небесам: зрителю видна лишь нижняя кромка его зеленого плаща, тогда как остальная часть изображения обрезана верхним краем панно. Однако тайное ракетное топливо Симона противоправно: как физически, так и духовно его поддерживали бесы. На среднем плане изображен святой Петр, молящийся Богу и просящий Его лишить бесов силы. Теологические и воздухоплавательные результаты божественного вмешательства изображены на переднем плане: мертвый волхв, изо рта которого тонкой струйкой вытекает кровь после вынужденного жесткого приземления. Это кара за грех высоты.
Икар надумал тягаться с богом Солнца: его затея тоже не увенчалась успехом. Самый первый подъем на шаре, наполненном водородом, совершил профессор физики Дж. А. С. Чарльз 1 декабря 1783 года. «Когда я почувствовал, что отрываюсь от земли, — сообщал он, — реакцией моей было не просто удовольствие, а счастье». Это было «морально-нравственное ощущение, — добавил он. — Я, образно говоря, слышал поступь жизни». Нечто похожее испытали многие воздухоплаватели, даже Фред Бёрнаби, который сознательно воздерживался от восторгов. Находясь высоко над Ла-Маншем, он видит пар, поднимающийся из трубы пакетбота, что курсирует между Кале и Дувром, и размышляет над недавно обнародованными нелепыми и уродливыми планами постройки тоннеля под Ла-Маншем, а затем ненадолго предается морализаторству: «Приятно было вдыхать упоительно легкий воздух, свободный от примесей, загрязняющих нижние слои атмосферы. Настроение у меня поднялось. Отрадно было на время оказаться в краю, где нет писем, почтовых отделений, тревог, а главное — телеграфа». В гондоле аэростата «Донья Соль» «Божественная Сара» чувствует себя небожительницей. По ее наблюдениям, над облаками царит «не тишина, а тень тишины». Она считает, что аэростат — это символ абсолютной свободы; для широкой публики таким символом служила сама актриса. Феликс Турнашон описывает «молчаливые просторы приветливого и благодатного пространства, где человека не может настичь никакая людская сила или сила зла и где он будто впервые ощущает себя живым». В этом безмолвном моральном пространстве аэронавт ощущает здоровье тела и здоровье духа. Высота «уменьшает все предметы до их относительных пропорций и до Истины». Заботы, сожаление, отвращение становятся чуждыми: «Как легко уходят безразличие, презрение, забывчивость… и снисходит прощение». Аэронавт был способен, не прибегая к магии, посещать пределы Бога и осваивать их. Совершая это, он обретал покой, не поддающийся осмыслению. Высота была моральным измерением, высота была измерением духовным. По мнению некоторых, высота была даже политическим измерением. Виктор Гюго прямо заявлял, что полеты аппаратов тяжелее воздуха приведут к демократии. Когда «Гигант» разбился неподалеку от Ганновера, Гюго предложил провести сбор средств. Турнашон гордо отказался, и поэт вместо этого сочинил открытое письмо во славу аэронавтики. Он описал прогулку по парижской авеню де л’Обзерватуар с астрономом Франсуа Араго, во время которой над их головами пролетел аэростат, стартовавший с Марсова поля. Гюго сказал тогда спутнику: «Вот парит яйцо, ожидающее птицу. А птица находится внутри и вскоре вылупится». Араго, схватив Гюго за руки, пылко ответил: «И в тот день Гео назовут Демосом!» Гюго одобрил это «глубокомысленное замечание», подтвердив: «Гео станет Демосом». |
