|
И через тысячу тоже. Не появилась она и через час пути. Всё это время я шёл рядом с Гхажшем, вертел головой и изо всех сил пытался разглядеть хоть что-нибудь впереди или по сторонам: огонёк или признаки просвета между деревьями, но в сумраке пущи видно было лишь на десять шагов. Если бы я решился сойти с тропы и отойти от неё далее этих десяти шагов, то, боюсь, что никогда бы не нашёл дороги обратно. Впрочем, сходить с тропы мне было совершенно незачем и даже, более того, совершенно не хотелось. Гхажш всё время следил, чтобы мы шли по самой её середине, и постоянно напоминал мне, чтобы я остерегался затронуть папоротник или какой-нибудь кустик на краю тропы, если не хочу задеть шнур, ведущий к сторожевому самострелу. Поневоле приходилось быть осторожным.
Постепенно тропа сузилась до трёх ступней в ширину, деревья и кусты отступили за грань видимости, а со всех сторон подступила осока и камыши. Зато стало ощутимо светлее, и если бы не серые испарения окружающего болота, скрывающие и искажающие всё вокруг, то можно было бы сказать, что стало светло. Даже солнце просвечивало сквозь серую муть еле видным пятном. Но дышать было по-прежнему трудно. Давящая тяжесть ночной тьмы сменилась гнилой влагой болотного тумана. Потом тропа исчезла. Нырнула под болотную грязь. Гхажш остановился. Подумал немного и посвистел тонким свистом какой-то пичужки. Когда он повторил свой свист третий раз, ему ответили. Туман скрадывал расстояние и направление, и я даже не понял, с какой стороны свистели, и далеко ли было до свистевшего. – Хорошо, – неожиданно в полный голос сказал Гхажш. – Мы подождём. – Гхажш, – поскрёбся я в его спину. – Это сторожа? – Да, – ответил он. – Скоро придёт проводник. – А почему до сих пор никого не было? – это меня, действительно, занимало. Дол-Гулдур – крепость. И, по моему представлению, дорога к ней была слишком пустынна. – А зачем? – вопросом на вопрос ответил Гхажш. – По болотам только остроухие могут пройти. Но их сейчас осталось слишком мало, чтобы они сюда сунулись. Да и здешнее зверьё не любит остроухих. Те же лягушки такой гвалт поднимут. Людей большое войско по тропе не пройдёт. А если попытается, то его за лигу будет слышно. Пока хотя бы до этого места доберутся, встречу им уже приготовят. И как они дальше пойдут? Здесь даже малая компания лазутчиков, вроде нас с тобой, без проводника утонет. А не утонет, так заблудится. Тропа петляет, и теперь вдоль неё не только самострелы стоят. Здесь неожиданностей для незваных прохожих много приготовлено… Вот и проводник наш пришёл. Проводник возник в болоте в десятке шагов от нас. Сквозь туман я не мог его толком разглядеть. Только очертания были видны в серой влажной мути. – Имя, – спросил проводник хрипящим, гнусавым голосом, и я не сразу понял, что это было сказано на Всеобщем. – Гхаажш, шагхрат шагхабуурз глобатул, – когда Гхажш говорит на Тёмном наречии, у него даже голос меняется, становится резким и грубым. – Второй? – на этот раз я был готов к звучанию его речи и понял. Гхажш задумался на пару мгновений и ответил: «Чшаэм, урагх шагхабуурз глобатул». «Он должен говорить сам, – донеслось из тумана. – Пусть скажет». Гхажш повернутся ко мне и поощрительно кивнул. Но ничего не подсказал, только глазами повёл вокруг. Я старательно прокашлялся и, пытаясь выговаривать слова точно так же, как он, шепелявя и растягивая, произнёс: «Чшаэм, урагх шагхабуурз глобатул». – Он плохо говорит, – заметил проводник, и даже я ощутил в его голосе сомнение. – Да, – неожиданно легко согласился Гхажш, – его мать не была урр-а-гхой. |
