Виновник всех душевных передряг Гуниллы, Карл Кнапахульт, лежал в постели и жаловался самому себе.

Эбба отправилась на свадьбу, бросив на произвол судьбы своего бедного, умирающего мужа. В последнее время Эбба вообще стала невыносимой.

— Ты же знаешь, Господи, — шептал он, — Ты же знаешь, как эти грешные люди избили меня! Она колотила меня хлебной лопатой, а потом кочергой. Но ведь Тебе вершить суд, Господи, и я целиком полагаюсь на Тебя. Но Судном дне, когда Ты обратишь свой взор на Твоего покорного слугу Карла Кнапахульта и оправдаешь его в глазах всех людей и усадишь его рядом с собой… В то время как жена его, Эбба… Ее Ты низвергнешь в огонь… Ты сделаешь это, Господи, не так ли? Чтобы вся деревня увидела, как она наказана за то, что избила Твою кроткую овечку! И пусть они услышат ее вопли отчаяния, Господи! Пусть услышат, как она умоляет пощадить ее. «Дорогой, дорогой Карл, — будет умолять она. — Дорогой Карл, я знаю, что поступила дурно и несправедливо по отношению к тебе, и я прошу простить меня за все, за все то зло, которое я причинила тебе. Спаси меня, спаси меня от гибели!»

Карл был настолько захвачен своими видениями, что даже сел на постели.

— Но мы не станем спасать ее, Господи, не станем! Нет, она и все остальные увидят, кому помогает Бог. Взять, к примеру, Ларса Форсхавена… Тот, кто сказал, что мои овцы бродят по его полю. Ну и что в этом такого? В тот год трава на моем участке была такой плохой, что мне пришлось дать им немного попастись на его поле. Что в этом страшного? Он должен получить по заслугам, Господи! Мы отправим его в геенну огненную, не так ли? И еще этот мерзкий хозяин имения, который никогда со мной не здоровается. И этот ленсман, который спрашивал, откуда у меня деньги. Ты же знаешь. Я сказал, откуда: их дала мне одна богатая вдова, но он не поверил. «За что же она тебе дала их?» — спросил этот негодяй. Не стану же я говорить о том, что она была не прочь, чтобы я повозился у нее под юбкой? Об этом я ничего, разумеется, не сказал, поскольку с моей стороны это было просто благодеянием. Женщины, когда они одиноки, временами испытывают трудности, так что ей было очень приятно, когда я слегка погладил ее между ног, что, кстати, понравилось и мне. Ты же знаешь, не моя вина в том, что она просила меня проделывать это снова и снова. А вот еще мать Агата, которая дурно отзывалась обо мне. Ее следует отдать на растерзание дьяволам. И, конечно же, Угле-Кьерсти, но она уже давно сама себя осудила, отвернувшись от Тебя. Ты ведь займешься ею немедленно, не так ли, чтобы у нее не было времени болтать о тех деньгах, которые я дал ей недавно за лечение? Дай ей умереть немедленно, наказав ее тем самым за то, что она повернулась к Тебе спиной, занимаясь безбожным чернокнижием!

Он снова лег. Эта проклятая Эбба никак не приходит! Он лежит здесь голодный, за окном уже темно, а она там себе празднует. Уже ночь на дворе, а она все не идет. Венчание давно закончилось, где ее носит? Неужели у нее нет никакой жалости к своему бедному, больному мужу? Если она думает, что он будет есть то, что она оставила ему, она глубоко ошибается. Он ведь болен, она должна это понять. А она предлагает ему холодную еду! Это уж слишком!

И он презрительно отвернулся от миски с кашей, которую вполне мог бы съесть — если бы захотел.

Какая досада, что он не смог пойти на свадьбу! Его усадили бы на почетное место. Это был бы день его торжества! Ведь это он выдал замуж свою дочь! Теперь же все почести достанутся Эббе, чего она вовсе не заслужила, эта кровожадная мерзавка!

Потрогав свои ушибы, он жалобно застонал, хотя боль давно уже прошла.

Но он должен был отомстить ей. На Судном дне!

Хейке был в растерянности.

— В последний раз я обнаружил расселину по запаху дыма от их костра.