Он умолк, налил себе еще рому и продолжал молча сидеть.

– Что же? – спросил староста. – Что же ты видел?

– Они валялись в луже молока, – ответил Фронтен. – Эльзи, два парня и пес. Я слышал дикие нутряные вопли, долетавшие в лес высоко над пансионатом. Похоже на Вальпургиеву ночь, хотя на дворе было утро.

Он опять налил себе рому.

– Но ты, Претандер, не вмешивайся. Эльзи как‑нибудь сама справится. По чести сказать, ей даже и справляться‑то нет нужды, она сильнее нас всех. А пес – это правда, что он к тебе сам приблудился?

– Он просто случайно забрел в наше ущелье, – ответил староста.

– Как и я, – ввернул Фронтен. – Я тоже случайно забрел в ущелье Вверхтормашки. А что еще остается делать в этой стране, староста, как не осесть здесь?

Потом он сидел, уставясь в одну точку перед собой, забыв о старосте и не замечая, слушает ли он его еще или уже ушел. Вдруг подошел к окну, распахнул его и крикнул: «Проклятая госпожа фон Штейн!» Староста был слишком крестьянином, чтобы выйти из себя из‑за возможного насилия над Эльзи, но той не было шестнадцати, и, значит, имело место развратное действие, как сказал Лустенвюлер, поэтому староста сердился на себя за то, что не подал жалобу на обидчика. В действительности же он тревожился только о псе, на которого могли свалить всю вину, что и произошло на самом деле. Теперь нужно было спасать пса. Эльзи, слава богу, и впрямь изнасилована, школьный учитель видел это своими глазами. Но поскольку староста был крестьянского склада, он не особенно торопился с подачей жалобы и только в конце февраля поехал с почтовой машиной в соседнюю деревню, а оттуда поездом, останавливающимся у каждого поселка, в столицу кантона. Он попросился на прием к начальнику кантонального управления – тот обязан выслушивать любого деревенского старосту своего кантона, хотя их больше двух сотен. Но уж деликатничать с ними было вовсе не обязательно.

– Претандер, – набросился на старосту начальник управления, которому подчинялись также юридическое и полицейское ведомства кантона, прежде чем староста вообще успел открыть рот и изложить свою просьбу, – эта история мне слишком хорошо известна, у меня уже давно лежит на столе требование арендатора пансионата о возмещении ущерба, твой окаянный пес разделал под орех его сторожа и все еще бегает на свободе, а этот бедолага все еще не может сидеть, известная часть тела у него разорвана в клочья, и сомнительно, удастся ли ее вообще подштопать. Доходит до тебя, Претандер? Ты даже представить не можешь, что тебе светит. А я тебе добра желаю. Прояви добрую волю и пристрели пса.

– Пускай добрую волю проявляют эти типчики из пансионата, – возразил староста. – Они изнасиловали Эльзи, а Мани только защищал ее.

– Изнасиловали? – опешил начальник управления. – Это кто же? Ночной сторож?

Это у него же зад разодран в клочья.

– Нет, Эльзи изнасиловал кто‑то другой, – сказал староста. – А Мани вцепился в сторожа по ошибке.

Начальник управления наморщил лоб.

– И об этом ты сообщаешь только теперь? – спросил он.

– Я думал, что Мани ничего не будет, если я об этом не сообщу, – пояснил староста.

Начальник откинулся на спинку кресла.

– Претандер, – сказал он, – нам с тобой нет нужды обманывать себя, у девушек в этом возрасте бывают самые неприличные фантазии.

– У меня есть свидетель, – ввернул староста.

– Вон оно что, есть свидетель, – машинально повторил начальник управления. – Кто же это?

– Учитель Фронтен, – ответствовал староста.