Мэри держала фонарь, а действовал сам Гарри, он давил слизняков и улиток, превращая их в липкую, скользкую массу. Он знал, что ей, наверно, противно смотреть на это, но фонарь ни разу не дрогнул в ее руке. «Храбрая девочка, – думал он. – За этой хрупкой красотой скрывается выдержка. Она даже охоту на вредителей умеет превращать в увлекательное занятие».
– Вон большая, ползет и ползет, – говорила она. – Она хочет съесть этот большой цветок. Убей ее! Убей скорей!
После таких вылазок они возвращались в дом, весело хохоча.
Мэри беспокоилась о птицах.
– Они не слетают пить, – жаловалась она. – Их совсем мало. Хотела бы я знать, чего они боятся.
– Может быть, они еще просто не привыкли. Они будут прилетать позже. Наверно, где-нибудь бродит кошка.
В лицо ей бросилась краска. Она вздохнула и надула хорошенькие губки.
– Если это кошка, я положу в саду отравленную рыбу! – воскликнула она. – Я не дам кошке охотиться за моими птицами!
Гарри пришлось успокаивать ее.
– Знаешь, что я сделаю? Я куплю духовое ружье. И если кошка появится, мы можем подстрелить ее. Это не убьет кошку, но ей будет больно, и она больше не вернется сюда.
– Хорошо, – сказала она уже более спокойно. – Так будет лучше.
Сидеть по вечерам в столовой было очень приятно. Ровным пламенем горел камин. Если была луна, Мэри гасила свет, и они сидели, глядя в окно на залитый голубоватым, холодным светом сад и на тени от дубков.
Там царило спокойствие и постоянство. Но за садом начинались темные заросли.
– Это враг, – сказала Мэри однажды. – Это мир с его грубостью, неразберихой, неопрятностью хочет ворваться в мой сад. Но он не может, потому что фуксии не пускают его. Вот для чего там фуксии, и они знают это. Птицы могут прилетать свободно. Они живут в диком мире, но они прилетают в мой сад отдохнуть и напиться. – Она тихо засмеялась. – Гарри, во всем этом есть что-то глубокое. Я не знаю, что именно. В саду уже начинают появляться перепелки. Сегодня вечером по меньшей мере дюжина побывала у бассейна.
– Жаль, я не могу понять, что у тебя на уме, – сказал он. – Ты вроде бы скользишь по поверхности всего и в то же время холодна, сосредоточенна. Ты такая… уверенная в себе.
Мэри присела к нему на колени.
– Нет, не такая уж я уверенная. Ты не знаешь. И я рада, что ты не знаешь.
IV
Однажды вечером, когда Гарри читал под лампой газету, Мэри вскочила.
– Я забыла на земле свои садовые ножницы, – сказала она. – Они заржавеют от росы.
Гарри поглядел на нее поверх газеты.
– Принести их тебе?
– Нет, я сама. Ты их не найдешь.
Она вышла в сад, нашла ножницы и из сада стала смотреть через окно в столовую. Гарри все еще читал газету. Комнату всю было видно как на картинке, как на сцене перед началом пьесы. В камине трепетало пламя. Мэри смотрела, не двигаясь. Вот большое глубокое кресло, в котором она сидела минуту назад. Что бы она делала, если бы не вышла в сад? Если бы в сад вышла ее душа, ее ум и зрение, а Мэри осталась в кресле?.. Вот ее нежное, одухотворенное лицо повернуто в профиль, она задумчиво смотрит на камин.
– О чем она думает? – шептала Мэри. – Что происходит в ее головке? Встанет ли она? Нет, все сидит. Платье слишком открытое, видишь, как оно сползает с плеч. Но это довольно мило. Видна небрежность, но изящная и милая. А теперь она улыбается. Должно быть, думает о чем-то приятном.
Вдруг Мэри пришла в себя и сообразила, что она делает. Она была в восторге. «Я как бы раздваиваюсь, – решила она. |