|
Hark! there be murmurs beard in Lara's hall, A sound, – a voice, – a shriek, a fearful call! A long, loud shriek… [Вот полночь. Всюду спят. Ночник в углу Едва едва одолевает мглу. В покоях Лары шепот вдруг возник, Какой то говор, голос, резкий крик, Ужасный вопль… (пер. – Г.Шенгели)] – Если ты станешь декламировать нам всего «Лару», – сказала Беппа, сдерживая приступ вдохновения, овладевший аббатом, – то когда мы услышим конец твоего рассказа? – Ладно, поскорее забудь Лару! – вскричал аббат. – Пусть повесть об Орио предстанет перед вами как неприкрашенная правда. Прошел год после смерти Джованны. В палаццо Редзонико давали большой бал, и вот что говорилось в группе гостей, изящно расположившихся у амбразуры окна, частью в гостиной, где играли в карты, частью на балконе. – Как видите, смерть Джованны Морозини не так уж потрясла Орио Соранцо, раз он вернулся к своим прежним страстям. Вы только поглядите на него! Никогда он не играл с таким увлечением! – Говорят, он играет так с самого начала зимы. – Что до меня, – сказала одна дама, – то я впервые после его возвращения из Мореи вижу, чтоб он играл. – Он и не играет никогда, – ответил ей кто то, – в присутствии Пелопоннесского (так прозвали тогда великого Морозини в честь его третьей кампании против турок, самой удачной и славной из всех), но говорят, что в отсутствие высокопочтенного дядюшки он ведет себя как последний школьник. Шито крыто он проиграл уже огромную сумму денег. Не человек, а бездонная яма! – Видимо, он выигрывает по меньшей мере столько же, сколько и проигрывает, ибо я из достоверного источника знаю, что он промотал почти все приданое своей жены и что по возвращении из Корфу прошлой весной он прибыл в свой дом как раз в тот момент, когда, прослышав о смерти донны Джованны, ростовщики, словно вороны, налетели на его палаццо и начали оценку обстановки и картин. Орио разговаривал с ними возмущенным и высокомерным тоном человека, у которого денег сколько угодно. Он безо всякого стеснения разогнал всю эту нечисть, и говорят что через три дня они уже ползали перед ним на брюхе, ибо он все заплатил – все свои долги с процентами. – Ну так верьте моему слову: они возьмут реванш, и в самом скором времени Орио пригласит кое кого из этих уважаемых сынов Израиля позавтракать с ним запросто в его личных покоях. Когда видишь в руке Соранцо пару игральных костей, можно заранее сказать, что плотина открыта и что вся Адриатика хлынет в его сундуки и в его имения. – Бедный Орио, – сказала дама. – Кто решится его осудить? Он ищет развлечений где может. Он ведь так несчастен! – Заметно, однако же, – промолвил с досадой один молодой человек, – что мессер Орио никогда еще так широко не пользовался своим преимуществом неизменно вызывать интерес у женщин. Похоже, что с тех пор, как он ими не занимается, они все в него влюбились. – А точно ли известно, что он ими не занимается? – продолжала синьора с очаровательно кокетливой ужимкой. – Вы обольщаетесь, сударыня, – сказал уязвленный кавалер, – Орио распростился с мирской суетой. Он домогается теперь не славы неотразимого любовника, а наслаждений в сумеречной тени. Если бы круговая порука не заставляла нас, мужчин, сохранять в тайне проступки, на которые все мы в той или иной мере способны, я бы назвал вам имена довольно покладистых красоток, на чьей груди Орио оплакивает Джованну, которую он так страстно обожал. – Я уверена, что это клевета! – вскричала дама. – Вот каковы мужчины! Они отказывают друг другу в способности к благородной любви, чтобы им не пришлось подтверждать эту способность на деле, или же для того, чтобы выдавать за нечто возвышенное недостаток пыла и веры в своих сердцах. |
