У Кембла, стоявшего по другую сторону кровати, жалобно дрогнули губы.

— Он очнется, Кембл, — уверенным, но тихим голосом сказала она.

— С ним все будет хорошо, миледи. Рэннок бывал и в худших переделках — и выживал. Но вы, миледи! Вам необходим отдых. Нам еще понадобятся силы, а вам особенно.

Оставив без внимания завуалированный вопрос, прозвучавший в последних словах слуги, Эванджелина молила Бога, чтобы его уверенность в живучести Эллиота оказалась оправданной.

Она не отходила от постели мужа с пяти часов утра, не считая четверти часа, проведенной с детьми, которым она должна была как-то объяснить происходящее в доме. Но как сказать им, особенно маленькой Зое, ужасную правду? Этого она не знала, потому ограничилась полуправдой и банальными фразами. Младшие дети поверили ей и успокоились. Один лишь Тео стоял в стороне, покусывая нижнюю губу. Он чувствовал, что чего-то недоговаривают.

Эванджелина нежно погладила руку мужа. Длинные, изящные пальцы Эллиота безжизненно лежали на шерстяном одеяле. Больно было видеть его красивые крупные руки такими вялыми и неподвижными.

Как будто в ответ на ее мысли, пальцы его чуть дрогнули и переместились по одеялу. Одновременно дрогнули ресницы. Надеясь, что это хороший симптом, Эванджелина прикоснулась к руке губами. Пальцы потеплели и были уже не такие холодные и обескровленные, как утром. Эванджелина осторожно потрогала лоб — жара не было. Она облегченно вздохнула. У Эллиота снова затрепетали ресницы. Он еле слышно застонал. Услышав этот звук, она чуть не закричала от радости.

— Эллиот? Ты очнулся?

Она почувствовала, как его рука слабо сжала ее большой палец.

— Эви? — пробормотал он. — Я ранен… в ногу? Кембл подошел к кровати с другой стороны и, наклонившись, внимательно вглядывался в лицо Эллиота.

— Да, в бедро, — тихо ответила она. — Поттер говорит, что рана не загноилась, но ты потерял очень много крови.

Его губы без особого успеха попытались сложиться в слабую ухмылку. А рука крепче ухватилась за ее палец.

— От меня одни неприятности, Эви, — прошептал он, — но я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Эллиот, — сказала она. Когда Кембл деликатно отвернулся, она положила прохладную ладонь на его лоб. — Нога болит?

— Болит, — прошептал Эллиот, поморщившись.

— Поттер оставил пузырек лауданума. Кембл сейчас даст тебе немножко, ты сможешь принять?

— Попытаюсь.

— И немножко горячего сладкого чая? — Да.

В дверь легонько постучали, и Кембл впустил одного из лакеев.

— Прошу прощения, ваша светлость, — пробормотал слуга, протягивая серебряный поднос, — Маклауд ушел отдохнуть, и я не знал, как лучше поступить. Внизу вас ждет посетительница, которая просит уделить ей минутку. — Эванджелина уже хотела отказать, но слуга добавил: — Она ужасно взволнована. Говорит, что дело касается милорда.

Высокая широкоплечая женщина резко остановилась в центре ковра, застилавшего пол. Ее никак нельзя было назвать красивой. Длинное лицо с крупными, грубыми чертами было непривлекательным даже при более благоприятных обстоятельствах, но сейчас, когда нос распух, а глаза покраснели от бессонной ночи, на нее было жалко смотреть. К тому же она была на грани истерики.

Однако она взяла себя в руки и представилась как леди Хауэлл. На мгновение она застыла в ожидании, полагая, очевидно, что ее имя знакомо леди Рэннок.

Однако Эванджелина, измученная всеми переживаниями бессонной ночи, не узнала леди Хауэлл и не вспомнила ее имени, тогда как сама незнакомка решительно подошла к ней и взяла за руку.