— Никуда вы с Джейсоном не пойдете. Вопрос закрыт.

— Но если мистер Гаррисон будет лежать за стенкой, в спальне для гостей, где слышно каждое слово…

Она еще раз осеклась при виде отцовского выражения лица — до Брайана только теперь дошло, к чему она клонит.

— Немедленно позвони Джейсону, чтобы не приходил, — велел он и покачал головой. — Господи! В кого такой ребенок?

III

Через шесть дней Гвен шла домой подпрыгивающей походкой, будто готовилась нырнуть в кювет. На голове у нее красовалась шляпка, явно ниспосланная с небес. Этот декоративный убор обосновался на левом виске и ускользал всякий раз, когда Гвен поднимала к нему руку; можно было подумать, шляпка держалась на невидимой резинке, которая грозила в любую минуту лопнуть и отпустить ее назад, в космос.

— Откуда это? — завистливо спросила кухарка, когда Гвен вошла через черный ход.

— Что «это»?

— Откуда это? — удивился отец, когда она вошла в кабинет.

— «Это»? — возмутилась Гвен.

— Нет, я не возражаю.

Кухарка вошла следом, и отец сказал в ответ на ее вопрос:

— Нас вполне устроит диета, назначенная мистеру Гаррисону. Стойте: если эта шляпка вылетит в окно, бегите в чулан за дробовиком, подстрелите ее, как утку, и верните на место.

У себя в комнате Гвен сняла с головы предмет обсуждения и бережно поместила на туалетный столик, чтобы лишний раз полюбоваться. После этого она, как повелось, зашла проведать мистера Гаррисона.

Тот настолько окреп, что уже собирался понемногу расхаживаться. При появлении Гвен он отослал сиделку за стаканом воды, а сам откинулся на подушки. По мере выздоровления вид у него, с точки зрения Гвен, становился все более устрашающим. Нестриженые патлы разительно отличались от аккуратных причесок ее друзей. Она пожалела, что отец выбирает себе таких непрезентабельных знакомых.

— Как только встану на ноги, первым делом отправлюсь в Нью-Йорк — работы невпроворот. Но перед отъездом хочу тебе кое-что сказать.

— Хорошо, мистер Гаррисон. Я слушаю.

— В одном человеке редко сочетаются красота и ум. Такие люди волей-неволей проводят полжизни в страхе перед тем пламенем, которое в один прекрасный день придется тушить…

— Да, мистер Гаррисон…

— …а вторая половина жизни у них подчас уходит на то, чтобы попытаться раздуть то же самое пламя сызнова. Они уподобляются ребенку, который хочет развести костер из двух палочек: одна палочка у них — это утраченная красота, а вторая — неразвитый ум… из этих двух палочек костер не разгорится… вот человек и терзается, что, дескать, судьба сыграла с ним злую шутку, но правда в том, что от одной палочки вторая никогда не вспыхнет. А теперь поторопи сиделку, Гвен. — Когда она уже выходила из комнаты, он добавил: — И будь помягче с отцом.

Гвен обернулась с порога:

— В каком смысле «помягче»?

— Когда-то он любил одну красавицу, похожую на тебя.

— Маму?

— Вы с нею очень похожи. Другой такой больше не будет. — Он прервался, чтобы выписать чек сиделке, и, словно повинуясь каким-то внешним силам, добавил: — Не он один ее любил. — Резко приподнявшись, мистер Гаррисон спросил сиделку: — За ночные дежурства мы в расчете? — А затем снова обратился к Гвен: — Что хочу сказать о твоем отце… Он до сих пор не оправился после смерти твоей мамы и уже не оправится. Если он тебя донимает, то лишь оттого, что любит.

— Вовсе он меня не донимает, — солгала Гвен.

— Донимает.