Мы вошли. Мне очень понравилось пение. Масса огня, но народу мало. […] Я ощутила религиозный трепет. Лучшее, что создало человечество, — это религия. […]

14/27 апреля.

В университете начались реформы. Ректор, про-ректор, совет и правление — все упраздняется. Передается все в руки совета комиссаров, т. е. мальчишек I и II курсов, которые мгновенно переменили свои фамилии, но, конечно, это секрет полишинеля. […] Университет больше не существует, а есть «Сквуз», то есть «Совет Комиссаров Высших Учебных Заведений».

В «Известиях» письма Волошина не напечатали. […] Слухи, слухи до разврата! […]

Днем заходит за нами Волошин, чтобы идти к фотографу-любителю, который снимает всех знаменитых и известных людей. Просил привести и Яна. Идем пешком через весь город. Волошин совершает такое путешествие ежедневно: его столовка находится в том районе — там можно есть супа, сколько влезет! Он голодает, по-прежнему цетлинская горничная ему ничего не дает, кроме стакана горячей воды утром. Но он относится и к этому весело. «Похудею, а то я за время пребывания у Цетлиных очень растолстел». […]

16/29 апреля.

Ян вчера был в очень тяжелом настроении. Он сильно страдает: «Я не живу теперь», сказал он мне. «Все равно, хоть умереть сейчас, — жизнь не вмоготу»…

Встретились с Гальберштадтом, много новостей. Мне кажется, что последнее время он опять начал пить. У него знакомство с красными офицерами. […] «В Одессу ждут Ленина, Троцкого, Горького». Прощаемся. К себе не приглашаем. У него, конечно, хватит такту больше к нам не приходить. С тяжелым сердцем возвращаемся домой. […]

Под вечер забегает Волошин. Он в больших хлопотах по выезду из Одессы, ему здесь не безопасно, и нет денег. […]

— Я познакомился с Северным в гостиной хорошенькой женщины, — говорит с улыбкой Волошин. — Он очаровал меня. Это человек с кристальной душой.

— Как, — перебивает Ян, — с кристальной душой и председатель Чрезвычайки?

Волошин: Он многих спасает.

Ян: На сто — одного человека.

Волошин: Да, это правда, но все же он чистый человек. Знаете, он простить себе не может, что выпустил из рук Колчака, который, по его словам, был у него в руках. Он рассказывает, что французы пытали его. Связывали назад руки и поджигали пальцы. […] А Северный сам — против крови! […]

18 апр./1 мая.

Декрет о запрещении пользоваться электричеством — всем, кроме коммунистов. […]

Мы с приятельницей […] решаем с вечера осмотреть город, который так старались украсить новые хозяева наши. […] Общее впечатление: бездарно, безвкусно, злобно и однообразно. […]

Когда я вернулась, Ян был уже дома. Он с приятелями тоже ходил по городу. Спрашиваю о впечатлении. — Грязная, гадкая, унылая картина! […]

Был Серкин, принес яиц и компота сушеного. Очень он трогает нас, какая забота всегда, точно мы его родные. От интеллигентных людей мы этого не видим, а ведь он простой человек, но сердце у него хорошее, да и не глупый совсем, все понимает. […]

Вечером на улицах были главным образом гимназисты, горничные, отдельные отряды солдат. Людей среднего возраста почти не было видно. Красными значками пестрело очень много народа. […]

Рабочий праздник. […] После завтрака иду бродить по городу одна. […] Все дома с красными флагами, на балконах ковры — по приказу новых властителей, — вероятно, для того, чтобы узнать, у кого есть ковры и затем их реквизировать. […]

На Соборной площади плакат: стоит толстый буржуй и за шиворот держит рабочего, подписано 1918 год, рядом стоит рабочий, а буржуй подметает улицу, подписано — 1919 год.