Митя знаком остановил его причитания, указав пальцем в том направлении, куда ускакал табун. Улица тянулась вперед еще далеко, но там ничего уже не было, бешеный поток исчез так же внезапно, как и появился, пропал и гул от ударов копыт. Асфальт больше не сотрясался от яростного топота. Человек с портфелем замер, открыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Митя же заметил еще кое-что. Точнее, кое-кого: это был молодой парень, почти подросток, одетый в черное. Он стоял на углу двухэтажного дома неподалеку от них и, сложив руки на груди, в почти ритуальной позе смотрел куда-то вперед.

— Не знаю, что это было, — глухо сказал Митя, — но зато я знаю теперь, как выглядит собственная смерть.

Он коротко пожал руку своему неудавшемуся спасителю, все еще не пришедшему в себя, и зашагал прочь. Сам он уже полностью оправился от кошмара, только немного дрожали руки и в голове раздавался дребезжащий гул. Он быстро свернул за ближайший угол, испытывая только одно желание — уйти подальше с этой улицы. Очевидно, она пролегала на месте древнего степного кочевья диких табунов. Иначе объяснить произошедшее он был не в состоянии. Призраки отживших времен не меняют своих обычаев и не сворачивают с привычных путей…

Проходя мимо дома, где видел черного парня, Митя поискал его глазами, но не нашел — тот испарился без следа так же, как табун лошадей.

Через полчаса, уняв противную дрожь в руках, он обнаружил, что находится уже в городском парке. Перед ним горела яркая зовущая вывеска, украшавшая вход в маленький одноэтажный домик: «Комната смеха».

Митя решил, что не мешает немного расслабиться, и вошел внутрь. За дверью сидел смотритель, собиравший плату за вход. Седой старик казался ненатурально древним, хотя Митя не смог определить, что именно в нем наводило на мысль о ветхозаветности. Возможно, этому мешала детская панамка на голове старика.

Он заплатил за вход и прошел дальше — в маленькое помещение с большими зеркалами.

Там было несколько человек, увлеченно рассматривающих свои кривые отражения.