Она принялась расспрашивать Мэри о Колине, причем часть вопросов она уже задавала раньше. Нравится ли он детям Мэри? А к ним он проявляет какой-то особый интерес? Знаком ли Колин с ее бывшим мужем? Мэри отвечала кратко и вежливо, и Кэролайн кивала, как будто ставила в списке галочку.

Когда ни с того ни с сего она вдруг задала вопрос о том, приходилось ли им с Колином делать «странные вещи», Мэри добродушно улыбнулась в ответ:

— Извините. Мы люди обычные. Вам придется это принять на веру.

Кэролайн замолчала, уставившись в пол. Мэри наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.

— Я не хотела вас обидеть. Мы с вами не настолько близко знакомы. Вы хотел и мне что-то рассказать, вы рассказали, и это было правильно. Я же не пыталась ничего из вас вытянуть.

Рука Мэри несколько секунд лежала на руке Кэролайн: едва заметное пожатие.

Кэролайн закрыла глаза. Потом схватила Мэри за руку и встала, быстро, как только могла.

— Я хочу кое-что показать вам, — сказала она.

Мэри тоже поднялась со стула, отчасти для того, чтобы помочь Кэролайн подняться.

— Это не Колин там стоит? — спросила она, указав на одинокую фигурку на пирсе, едва заметную сквозь верхние ветви дерева.

Кэролайн взглянула в ту же сторону и пожала плечами:

— Я без очков ничего не вижу на таком расстоянии.

По-прежнему держа Мэри за руку, она уже поворачивалась к двери.

Они прошли сквозь кухню в полутемную спальню — окна закрыты ставнями. Судя по рассказу Кэролайн, эти стены многое повидали, но в комнате было довольно пусто, ничего необычного. Так же как и в гостевой спальне на противоположном конце галереи, филенчатая дверь вела в выложенную кафелем ванную. Кровать была большая, ни изголовья, ни подушек, и покрыта бледно-зеленым, гладким на ощупь покрывалом.

Мэри присела на краешек кровати.

— Ноги у меня болят, — сказала она, обращаясь скорее к себе самой, нежели к Кэролайн, которая как раз открывала ставни.

Комнату заполнил мягкий вечерний свет, и Мэри вдруг заметила, что на ближней к окну стене, на стене у нее за спиной, во всю длину кровати висел широкий, обитый сукном щит, сплошь покрытый множеством фотографий, прикрепленных одна поверх другой, как в коллаже, по большей части черно-белых плюс несколько цветных, сделанных «Поляроидом», — и на каждой был Колин.

Мэри подвинулась на кровати, чтобы лучше видеть, а Кэролайн подошла и тоже села рядом.

— Он такой красивый, — тихо сказала она. — Роберт увидел вас обоих совершенно случайно, в тот день, когда вы приехали.

Она указала на фотографию Колина с чемоданом под ногами и с картой города в руках. Он говорил через плечо с кем-то, кто остался за кадром, может быть, с Мэри.

— Мы оба решили, что он очень красивый. — Кэролайн обняла Мэри за плечи. — Роберт в тот день сделал много снимков, но первым я увидела именно этот. Я никогда его не забуду. Только что оторвал взгляд от карты. А потом, чем больше снимков он приносил домой. — Кэролайн обвела рукой весь щит, — тем ближе мы с ним становились, совсем как раньше. Это я придумала повесить их здесь, чтобы мы могли видеть их все сразу. Бывало, мы лежали здесь до самого утра и строили планы. Вы не поверите, сколько всего нам пришлось придумать.

Пока Кэролайн говорила, Мэри терла и терла ноги, то массировала их, то чесала — изучая мозаику прошедшей недели. Были снимки, где контекст был ясен с первого взгляда. На нескольких Колин стоял на балконе — гораздо более отчетливых, чем тот, зернистый. Были фотографии Колина, входящего в гостиницу, еще на одной он сидел в кафе на понтоне, был Колин в толпе, под ногами голуби, за спиной — башня с часами. На одной он голый лежал на кровати.