Решили. Вершининым оставили три комнаты из семи, а также туалет с ванной и большую кухню. А остальные четыре комнаты, с туалетом, душем и небольшим закутком дополнительной кухни с печкой, отделили для лучшей звукоизоляции «ответственного работника» капитальной перегородкой в два кирпича, которую за три дня соорудили присланные рабочие. На выделенной части расселили не одну, а сразу четыре семьи.

Хорошо хоть входы у них получились с разных сторон – в квартиру Вершининых с парадного, а в отделенную часть, ставшую коммунальной, – с черного.

– Не сильно-то у них что изменилось, – заметила на это Поленька. – Как ходили одни с красного входа, а другие с черного, так и теперь ходят. Только лица поменялись.

В девятнадцатом году у Акима с Поленькой родился сын Петр, а в двадцать первом Акима Лукича назначили в особую комиссию, решавшую судьбу имевшихся ценностей, проводившую оценку и распределявшую их по заказникам и музеям. Состояла эта комиссия из специалистов Эрмитажа, Исторического музея, Академии наук, в нее вошли и несколько хороших знакомых Вершинина.

В этой комиссии он и проработал несколько лет, а в двадцать шестом году был назначен руководителем одного из направлений в Гохране, а именно в отделение по русскому искусству.

Надо сказать, что в дневниках Акима Лукича начиная с двадцать пятого, и все более заметно к двадцать седьмому году, начинает меняться тон повествования, принимая частенько ироничный оттенок, хотя и тревожного в них тоже хватало. Но его смешила повальная страсть к сокращениям названий, устройство неисчислимых наркоматов всего чего не попадя, а вместе с тем звучало и восхищение народом, его стойкостью и здоровой психикой, не позволившей сойти с ума от кровавого месива Гражданской войны, от голода и миллионных смертей, от сиротства и нищеты, а взяться и упорно начать строить что-то новое, уникальное, свое.

Не правителями и новой властью восхищался он, нет, а именно народом, а еще новыми поэтами, писателями…

К сожалению, ах, к какому великому сожалению, Аким Лукич слишком рано погиб!

Этот неординарный человек, обладающий силой характера, волей, целеустремленностью, любовью к Отчизне и невероятнейшими знаниями, – как же до обидного мало он прожил!

Но это было неизбежно.

Он был слишком ярок для этой власти. Не ужились бы они.

Да что там не ужились, какое будущее время? Аким Лукич знал и видел, что все идет к его аресту, даже удивлялся, что поздновато, думал, что это произойдет раньше. Но погиб он так же неординарно, как и жил, умудрившись даже своей смертью защитить свою семью.

Всем, чем мог.

Тридцать второй год, ему сорок три. Поленька снова беременна, долгожданно и необычайно радостно, уж и не чаяли, Петеньке тринадцать лет, умнейший мальчик растет, с великой тягой к знаниям. Да не по отцовской профессии, все больше к инженерии всякого рода тяготеет, особо к моторным агрегатам, уже и разбирается кое в чем.

А в стране началась волна арестов. Пока не повально и почти незаметно, но борьба с засланными врагами и империалистическими наймитами стала раскручивать свой неумолимый маховик.

Аким все понимал. Не просто понимал, видел и предрекал усиление репрессий и, разумеется, осознавал неотвратимость того, что эта беда не минует и их с Полиной.

Да что там не минует! Они с ней первые в этой очереди – одни из лучших кандидатов: из «бывших», так еще у обоих родня за границей. Это уже приговор сам по себе! А он к тому же и свидетель для власти этой лишний – уж слишком многое видел, колеся по стране с летучим отрядом, и знал доподлинно слишком много того, за что уже полетели в небеса, а скорее, в преисподнюю, некоторые бывшие красные лихие командиры Гражданской, унося с собой свои страшные знания и свою причастность к тому, как и на чем строилась эта новая власть.