|
Она-то все и про Него, и про жизнь и смерть понимала. Я слышала, как она говорила своим подругам, таким же старушкам: «Нам, милые мои, главное теперь к смерти подготовиться. Умирать ой как не просто! А уж после смерти, если на земле не готовился, совсем худо придется». И знаете, как она сама к смерти подготовилась? В ящике комода у нее лежала одежда, в которой она велела себя положить в гроб, и деньги на похороны, на поминки и на крест. Остальные ящики были пустыми — она все раздала еще за месяц до смерти. Оставила себе только постель и одну смену белья. На ней была ночная рубашка, и под кроватью стояли тапочки, и это все, что она себе оставила: даже свой халат она подарила соседке, как только перестала сама вставать в уборную. Бабульки, ее подружки, тайком привели к ней священника, и он ей отпустил грехи за всю жизнь. И в ту же ночь она умерла во сне, никто до утра и не заметил. Ну, скажете, что она не умная?
— Конечно, умная. А в чем выражалась ее высокая культура? — А вот в чем. Я ее как-то спрашиваю: «Баба Нюра, ну, скажи по правде, ты за свою жизнь хоть раз кого-нибудь «дураком» назвала?» Знаете, что она мне ответила? Ну, вот ни за что не угадаете! Она мне ответила так: «Если бы я дурака когда-нибудь встретила, может, и назвала бы». Для нее не было ни дураков, ни воров, ни злодеев, а были только несчастные. Я вот думаю, Ирина Владимировна, что вот такая ее любовь ко всем людям без разбору — это и есть культура. А теперь можно я задам вам один вопрос? — Можешь. Я еще не совсем устала от твоих вопросов. — Вы совсем простили меня за те пятьсот рублей? — Дело не в деньгах, Наташенька. — Я понимаю. Я хотела спросить, если мы куда-нибудь придем и нам придется расстаться, вы не будете меня вспоминать как мошенницу? — Ну конечно нет, девочка! Я буду вспоминать, как мы с тобой шли по этой пустынной дороге и беседовали о «Бедных людях» и о Раскольникове, о Сонечке Мармеладовой, как ты мне рассказывала о своей прекрасной бабе Нюре. И при этом говорила ты нормальным русским языком! — Спасибо. Я тоже никогда вас не забуду, Ирина Владимировна. Я многое поняла о жизни благодаря вам, и теперь, если бы мне дали еще одну жизнь, я бы жила совсем по-другому. — Прости и ты меня, Наташа. — А я-то вас за что должна прощать? Вы мне никакого зла не причинили. — Я презирала тебя и в той жизни не хотела бы иметь с тобой ничего общего. Нам пришлось столько пройти по этой дороге во мраке, чтобы понять друг друга и полюбить. — Так вы тоже меня любите, Ирина Владимировна? — Конечно. Пожалуй, я люблю тебя больше всех своих учеников, оставшихся там, в той жизни. — Ирина Владимировна, а можно я вас поцелую? — Конечно, родная! Мы трижды расцеловались и хотели идти дальше, но тут увидели, что от основной дороги вправо отходит узкая дорожка, почти тропинка. Откуда-то сверху прозвучал громкий и ясный голос, но слов я не поняла, зато увидела в небе над нами светлую фигуру неясных очертаний, с двумя широкими крылами. — Ой, Ирина Владимировна! — сказала Наташа, глядя вверх сияющими глазами. — Это мой Ангел Хранитель, он говорит, что я должна теперь идти по правой дороге. Мне так не хочется с вами расставаться, но я чувствую, что должна послушаться. — Иди, милая, и храни тебя Господь! — И вас тоже, Ирина Владимировна. Я вас никогда не забуду, я за вас молиться буду! Наталья пошла по правой тропе, поминутно оглядываясь на меня. Мы махали друг другу рукой, пока она не скрылась за каким-то смутным светлым холмом, едва проступающим из серого тумана. Я снова долго шла почти вслепую, едва различая под ногами дорогу, и вспоминала всю историю своего знакомства с Натальей, от «Ники» до встречи с Ангелом Хранителем. |
