|
— Окоп копаю, товарищ Маршал Советского Союза! — Могилу ты себе копаешь, сопля зеленая… кто ж тебя так учил? Землицу надо аккуратно в бруствер утрамбовывать, а потом дерном покрывать, а ты ее рассыпал вокруг! Ее же за версту теперь видать, и накроют тебя веером по ширине траншеи… — Товарищ Маршал, как окоп копать, я ученый. Да только именно ТАК мне и приказано! — Кем приказано?! Где этот вредитель, рассукин он сын?! — Здесь я, Климент Ефремович… — неслышно подошел к Маршалу Руссиянов. — Настоящая наша полоса обороны в трехстах метрах позади, замаскированная. А здесь мы макеты пушек поставим, в ложной полосе. Немцы вызовут авиацию, пробомбят, а потом и… — Ты что же, Иван Никитич, думаешь, что они на пустые окопы купятся? Немец не дурак! — Почему же на пустые? А если они разведку пустят вначале? Нет. В окопах будут бойцы, один батальон. Кто-то же должен отпор им дать, чтобы ОНИ поверили?! — Ага, а наши бойцы потом отойдут… — Не успеют они отойти, Климент Ефремович, просто не успеют. Тут все и останутся. — Да. Понимаю… — задумчиво проговорил Маршал. — Помню, вот так же под Ростовом в Гражданскую — тоже, раз было… Мост есть в Батайске, через Тихий Дон… прикрывали его «марковцы» — интеллигенция, белая кость… все, почитай, снайперы, как один… Так товарищ Думенко послал на этот чертов мост эскадрон, чтобы, значит, наши товарищи дорогие шашками колючую проволоку перед въездом на мост порубали. А Железная кавдивизия уж потом и рванула аллюром три креста, когда товарищи красные герои свою задачу выполнили, да и полегли, почитай, там все, под белыми пулеметами… Только вот комдив товарищ Думенко этот эскадрон на мост сам вел, лично… А я, значит, с КП на это смотреть буду? Ну-ка, товарищ боец, дай-ка мне лопату… Что значит, не мое это дело? Для себя ведь стараюсь! Жить-то всем хочется! И старый маршал начинает копать, негромко напевая себе по нос и совершенно перевирая мелодию:
Как на грозный Терек выгнали казаки, Выгнали казаки сорок тысяч лошадей, И покрылся берег, и покрылся берег Сотнями порубанных, пострелянных людей! Эх, любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить…[150]
24 июня 1941 года. 18 часов 40 минут. Брест. Крепость. Цитадель В воздухе нудный, тягучий гул. Вот они! В небе появляется семерка Ju-88. Белые ракеты взмывают в воздух… — Ahtung! Die Aufmerksamkeit! Von allem in die Deckung, allem, niedergebeugt zu werden, jetzt werden sie beginnen! Команды унтер-офицеров заставляют залечь немногих любознательных… такие еще остались, ведь война идет всего третий день… Кое-кто даже фотоаппарат приготовил… эти из тех, кто потом будет повешенных партизан «фоткать»… Из-за Буга на невиданное редкое зрелище любуются в бинокли господа штабные. Рядышком операторы из «Die Deutsche Wochenschau» стараются, чтобы захватывающее шоу увидали в любимой телепередаче немецкие домохозяйки… Сначала пикируют «юнкерсы» с SC-500 (длина бомбы — 2022 мм, диаметр 470 мм). Тяжкие удары обрушиваются на Цитадель… Клубы пыли и дыма скрывают ее и Восточный форт… Остались ли там вообще живые? Да, это последние минуты Восточного форта. Весь правый фланг разрушило… Летят в небо кирпичи и балки перекрытий. Крепость заволакивает дымом и пылью. У наших много убитых и раненых. Среди клубов краснокирпичной пыли шагает майор Гаврилов. К нему отчаянно бросается красноармеец Огородников, хватает за рукав, как испуганный ребенок сильного и доброго отца: — Товарищ командир, что же нам теперь делать? И тут же боец осекся, потому что увидел, как по лицу отважного майора, оставляя в пыльной маске влажные дорожки, катятся слезы. |
