|
— Моя в 15-м полку связи мал-мало служу, в телеграфной роте. Призывался я еще когда, то моя в райцентре Анадыре товарищу военкому шибко-шибко говорил: в погранвойска хочу, однако! Разнарядки в погранвойска нет, говорит… пришлось мне научиться столбы ставить… Фашисты когда на нас напали — мы все столбы ставили, ставили — шибко много ставили… потом их все выкапывали, потом в Минск, в расположение части пошли мало-мало. Пока шли — моя себе винтовка нашел. Лежит на земле, однако! Шибко не порядок… Себе ее взял, потому как народное имущество!
Боец слегка стукнул по земле прикладом своей трехлинейки. — Глупый люди! Тебе не нужно — зачем тогда винтовка земля бросай? Винтовка три песца стоит. Шибко кто-то дурак, совсем как лоча![162] Не нужно тебе — тогда винтовка в колхоз отдавай. Моя однако так думай! — гордо доложил плоды своих раздумий боец. — Потом нас товарища Ворошилов мало-мало встречай, слова разные говори, ши-и-и-бко ругайся, я почти все понимай… — вздохнул боец. — Зачем его зря так меня ругайся? Чукча, однако, умный люди! Просто твоя, Ворошилов, прямо скажи: чукча, давай в Минск зря не ходи, давай, однако, тут помирай. Етти! Какой мне радость туда-сюда напрасно броди, только зря ноги мучай? Однако, значит тут, так тут. Моя все равно. Рано или поздно моя все одно помирай, отчего же не сегодня? — боец шмыгнул носом. — Потом пушки стреляй, шибко-шибко. Моя даже испугайся, что моя оглох. И словно в доказательство своих слов боец слегка хлопнул себя по ушам. — Потом самолетка до-о-олго летай, бомбы бросай… Моя начальника товарища сержанта говори: моя можно самолетка стрели? Товарища сержанта не разрешай, потому что его думай, что моя не попадай… Потом моя начальника товарища сержанта мал-мало помирай. Запрещай моя больше никто нет. Моя стреляй. Все, однако… — И что?! — потрясенно спросил Руссиянов. — Ты попал в него… из винтовки?! — Моя стреляй — моя всегда попадай! — гордо сказал маленький красноармеец. — Пачка патронов — шибко-шибко дорогой, однако, целый песцовая шкурка стоит!
В реальности очевидец вспоминал: «Связист-сибиряк при КП дивизии отправился проверять линию. Не успел он выйти из леса, как чуть ли не прямо на него стал пикировать „мессершмитт“. Боец не растерялся, вскинул винтовку и выстрелил бронебойным патроном в самолет. Повиляв из стороны в сторону, стервятник сел в нашем расположении, пилота взяли в плен. Оказалось, что пуля угодила летчику в руку, гитлеровец не смог крепко держать штурвал и едва-едва сумел посадить самолет».
Там же, чуть позже… — Что говорят пленные? — Товарищ генерал, фашисты просто ошеломлены! После первого боя пленных у нас было немало, и почти каждый из них говорит о «новом страшном оружии русских», от которого «танки горят, как факел». Один пленный ефрейтор-танкист даже так сказал: «Когда мы наступали, мы думали, что вот-вот русские батареи откроют огонь, и мы их подавим. Но русские молчали. Это нас сильно встревожило. Потом командир танка дал приказ „Вперед!“, и мы пошли. Если бы я знал, что у русских такое мощное зажигательное оружие, я бы повернул обратно…» Когда мы ему показали это «мощное зажигательное оружие», он очень удивился.[163] — Честно говоря, я бы тоже… удивился… — хмыкнул генерал. — Ну ладно, товарищи командиры. Самое главное, что поле боя осталось за нами. |
