Он смотрел на нее, явно пораженный.

– Было бы безумием впустить в дом совершенно незнакомую мне женщину. Сомневаюсь, что у вас имеются рекомендательные письма с места вашей прежней работы.

– А что, собственно, вы теряете? Если я не подойду, выгоните меня утром. А вдруг подойду?

Он нахмурился.

– Ваш облик наводит на некоторые размышления. Вы ходите по деревне, как попрошайка, но покрой вашего платья достаточно изыскан.

– Я счастлива, что вам нравится работа моей портнихи, сэр.

– Еще загадочнее то, что манера речи у вас, как у леди из благородного дома. Если быть точным, вы говорите с легким ирландским акцентом, но готов поспорить, что родились вы не в соломенной лачуге, несмотря на ваш нынешний вид.

– До чего же вы высокомерны! Мое происхождение заслуживает такого же уважения, как и ваше, уверяю вас. Незапятнанная репутация, честное имя...

Ханна стиснула зубы.

– Нет, вы явно не служанка. Я посоветовал бы вам быть осторожнее, нанимаясь на работу. Я знаю множество хозяев, которые не станут раздумывать перед тем, как пустить в ход палку, чтобы выбить из слуг дерзость, подобную вашей. Вопрос в том, что делаете вы, покрывая столь славное имя позором, шляясь почти ночью неизвестно где и умоляя дать вам работу служанки?

Она не осмелилась даже намекнуть ему, откуда пришла, – преследователи могут как-нибудь узнать об этом.

– Это дело мое. А ваше – нанять меня или нет.

Ханну охватило отчаяние, гордость не дала ей возможности продолжать. Она никогда в жизни не просила милостыню. Но мучительно осознавала присутствие малыша даже сейчас, когда он прятался за холодной каменной колонной.

– Пожалуйста, сэр... умоляю вас.

Она с трудом заставила себя произнести эти слова.

– Я проделала очень большой путь, чтобы найти работу. Вы – моя последняя надежда.

Она была почти уверена, что мистер Данте гордо прошествует в дом и с грохотом захлопнет дверь. Но он промолчал, лишь потер кончиками пальцев левый висок.

– У вас есть семья, сэр?

Он пристально посмотрел на нее и замер.

– Деревенские жители могут сколько угодно утверждать, что я родился под каким-то камнем, но, хотите верьте, хотите нет, у меня есть семья, хотя и далеко отсюда.

Его лицо исказилось от гнева.

– Какая наглость! Впрочем, лучшего я, наверное, и не заслуживаю. Угораздило же меня встать там, где поворачивает карета, к тому же болтаю с вами.

Он собирался вернуться в дом. Она по опыту знала, что сердце есть не у каждого, кто владеет большим состоянием. Этот человек с суровым лицом и горящими глазами казался гораздо более неумолимым, чем большинство таких людей.

– Я умоляю о работе не только для себя... – начала Ханна, и в этот момент малыш не сдержался и кашлянул.

– Проклятие! Что за шум? – вскипел Данте.

– Это Пип.

Данте вскинул бровь.

– Пип? Ничего не говорите. Это какая-то новая чума из Вест-Индии.

– Нет, сэр. Пип – маленький мальчик. Пип, подойди.

Она молилась о том, что, если им позволят войти, Пипа по крайней мере накормят и хоть немного согреют. А попав в дом, она смогла бы обманывать этого человека, до тех пор пока ребенку не станет лучше.

Пип очень осторожно показался из своего убежища, двигаясь к ней с таким видом, будто он мышь, бегущая под пристальным взглядом хищного ястреба. Вступив в полосу света, проникавшего из открытой двери, он остановился и замер.

– Что за!..

Данте выругался, когда тельце Пипа содрогнулось от кашля.

Он бросил на Ханну яростный взгляд.

– Вы что, с ума сошли – таскаете с собой ребенка в таком состоянии? Могли бы подождать, пока буря кончится!

Ханне очень хотелось наградить его подходящим эпитетом, повернуться и уйти, но она не сделала этого ради Пипа.