– Вали отсюда, – прошипел угрюмый, а коренастый попытался схватить Ларина за руку.

Решение пришло мгновенно. Благо дверь, ведущая в тамбур, оставалась приоткрытой. Андрей, использовав поручень, прикрывавший окно, как упор, ударил коренастого плечом в грудь и втолкнул обоих сутенеров в тамбур, тут же захлопнул за собой дверь.

Теперь было бы достаточно выхватить пистолет. Ведь наверняка более серьезного из оружия, чем нож-бабочка, у братков не имелось. Такой аргумент подействовал бы безотказно. Но, к сожалению, пистолет оставался в купе, завернутый в полотенце и уложенный на дно сумки. А действовать надо было прямо сейчас.

Коренастый замахнулся и ударил. Андрей уклонился, и кулак с силой врезался в шершавую стенку вагона. Из сбитых татуированных костяшек брызнула кровь.

– Сука! – взвыл сутенер.

Ларин оттолкнул его от себя. В тесном пространстве бороться всегда сложнее – ни размахнуться толком, ни отбросить противника. Но трудности эти существовали для обеих сторон. Андрей толком не успел заметить, как угрюмый скользнул вдоль стены, оказался у него за спиной и крепко схватил сзади.

– Бей его в дыхалку, – прохрипел он, и коренастый успел-таки врезать.

Напряженные мышцы пресса сделали удар почти нечувствительным, но промашек Ларин не прощал ни себе, ни другим. Резко присев, он перебросил угрюмого через себя и отступил к двери вагона, за стеклом которого грохотал, мелькал освещенными окнами пассажирский поезд.

– А теперь – оба исчезли, – произнес Андрей. – И исчезли надолго, если жить хотите.

– Ты что, мент? – прохрипел коренастый.

Угрюмый уже поднялся на ноги и вытащил нож-бабочку. На этот раз он уже не играл лезвием, а просто держал руку, приготовленную для удара.

– Да какой он, на хрен, мент? Просто крутого из себя строит. Киношек насмотрелся.

– Ты хоть понимаешь, кто мы такие? Да мы пацаны, мы тебя вмиг попишем, без глаз и ушей останешься.

Сверкающее лезвие несколько раз эффектно рассекло воздух. Угрюмый действовал ножом виртуозно. Окажись в это мгновение в воздухе лист папиросной бумаги – острие нарезало бы его на лапшу.

– Нормальному пацану сутенером быть западло. Суки вы позорные, и мастюхи у вас липовые, – Ларин специально провоцировал злость у случайных противников, так некстати вмешавшихся в ход операции по похищению Бирхофа.

Андрей уже держал за спиной зажатый в кулаке трехгранный железнодорожный ключ. Замок двери был отперт, оставалось только отпустить ручку.

– Попишу гада! – хрипло выдохнул угрюмый, глаза его налились кровью.

Наверное, Ларин попал в цель. Может, уголовник и имел когда-то ранг на зоне, но не выше баклана, а потом или ссучился, или его опустили. Так что за татуировки он «ответить» не мог, кроме как ножом.

Угрюмый бросился на Андрея, бросился стремительно, желая припечатать к двери, а уж потом «пописать лицо перышком». Ларин опустил ручку двери и буквально вжался в стену. Угрюмый так и не успел затормозить перед внезапно распахнувшейся дверью, за которой с грохотом мелькал ночной пейзаж. Для надежности Андрей еще и ногу подставил. Взмахнув руками, угрюмый в мгновение ока исчез в ночной темноте. Даже звук падения не был слышен, он потонул в перестуке колес.

Коренастый стоял, широко раскрыв глаза и рот. Он не мог взять в толк, как все произошло. Был дружок – и исчез… Ветер врывался в тамбур, упруго бил в лица, трепал одежду.