Столыпин, усталый и чем-то недовольный, молча по старшинству подал руку вошедшим. Кивнул, все сели, и премьер сразу обратился к москвичу:

– Это правда, что вы сообщили Макарову?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Тогда расскажите все еще раз, чтобы мы послушали. И как можно подробнее.

– Слушаюсь.

Стефанов откашлялся; было видно, что он сильно волнуется.

– Значит, придется сначала рассказать мне о себе, ваше превосходительство. Кто я и что, а также как попал в это колесо.

– Начинайте и не волнуйтесь, – доброжелательно подбодрил москвича Столыпин. – Если вы говорите правду, коронная власть защитит вас в любом случае.

– Благодарю. Значит, вот как теперь в Москве обстоят дела…

Стефанов вдохнул, будто собирался прыгнуть в полынью, и начал:

– Я поступил в московскую наружную полицию в тысяча восемьсот девяностом году. Начал с письмоводителя по вольному найму, а через четыре года вырос в околоточные надзиратели. Имею за свою службу сорок благодарностей и шесть наград, включая двое часов с цепочкой, а также подарок от президента Северо-Американских Соединенных Штатов. В девятьсот третьем году господин Лебедев меня выделил и взял на службу к себе, в сыскную полицию. Сразу чиновником для поручений. А фактически я исполнял обязанности его помощника.

– Почему фактически? – обратился Столыпин к коллежскому асессору.

Лебедев пояснил:

– Должности помощника тогда в штате МСП не существовало, она появилась лишь в прошлом году, после моего ухода. Но я подтверждаю, что Василий Степанович был моей правой рукой.

Москвич продолжил:

– С переводом в сыскную жизнь моя сильно усложнилась. Дела были самые разные, в том числе и опасные. Господин Лебедев застал лишь часть дознаний, наиболее громкие начались после его отъезда. Но многому свидетелем оказался господин Лыков…

– Что скажете, Алексей Николаевич? – оживился Столыпин.

– Так и есть, Петр Аркадьевич, – ответил коллежский советник. – Мы со Стефановым вместе ловили банду головорезов во главе с Федюниным – они грабили церкви и убивали при этом сторожей. Потом шайку Галеева, убившую лавочника Лаврентьева и его дворника. При аресте банды Рыжова оба попали под огонь, рядом ранило агента. А Василий Степанович и ухом не повел, храбро пошел на пули.

В повадке Столыпина что-то изменилось. Лебедева он видел второй раз в жизни и к его словам отнесся равнодушно. А Лыкова премьер знал и уважал. Свидетельство Алексея Николаевича значило для него много.

– Продолжайте, Василий Степанович, – сказал он, давая понять таким обращением, что теперь более доверяет словам докладчика.

– Слушаюсь. Так вот. После отъезда Василия Ивановича его место занял Войлошников.

– Тот, которого боевики расстреляли на глазах у семьи? – вспомнил сановник. – В декабре пятого года.

– Он самый. Тогда в Москве творилось невообразимое. Шло вооруженное восстание, правительство сохранило власть лишь внутри Садового кольца. Кровь лилась рекой. Войлошников не успел вывезти семью из Пресни, и к нему на квартиру пришли… Александра Ивановича сгубили фотокарточки разыскиваемых преступников, которые он хранил дома. Преступники-то были уголовные, но дружинники не разобрались, решили, что Войлошников – начальник охранного отделения, а не сыскной полиции. Вывели во двор и кончили… Вот. Старшими в отделении остались мы с Мойсеенко.