Но тот, Кривой-то, поумнее товарища, как врежет ему по губам, аж до крови. Чуть не сцепились. Я уж не рада, что в такой разговор ввязалась, не девочка вроде, кто за язык тянул. У Кривого-то пушка под пиджаком, я почувствовала, когда танцевали. Да и Вадим… Ну оба бандиты чистые.

Еле уняла их, отвлекла. Уж чего насулила, не помню, но еле ноги унесла… Интересно вам это, Федор Игнатьевич?

– Интересно не то, – сказал Федор Игнатьевич, – чего ты здесь наврала, а зачем вообще пожаловала, хотелось бы знать?

– Коли вы не тот самый колдун, кого они ищут, вам и беспокоиться нечего. Так?

Дерзко говорила с Жакиным, пронырливо, никто с ним так на Егоркиной памяти не говорил. И никому бы он так говорить не посоветовал.

– Голубушка моя, – мягко заметил Жакин, – пораскинь своим детским умишком. Я тут четверть века кукую, меня стар и млад в округе знает. Откуда у меня богатство?

Какая казна? Ошиблись вы со своей компанией, так им и передай.

Гостья талантливо разыграла святую невинность.

Всплеснула руками, заквохтала, заохала.

– Ах, нехорошо, Федор Игнатьевич! Я с добром к вам, с предупреждением, а вы!..

– Хоть и с предупреждением, – согласился Жакин. – Казны все равно нет никакой. Обознались вы. Откуда ей взяться… Да что же плохо угощаешь гостью, Егорка! Налей водочки, там есть на полке. Какую дорогу пехала, ценить надо. И то сказать, добрые дела легко не даются.

От водочки Ирина гордо отказалась, но чайку еще попила с ними, и дальше разговор потек беззаботный.

Выполнив свою задачу, женщина переключилась опять на Егорку, ожигала красноречивыми взглядами, тянулась к нему, намекала, и он, чего скрывать, млел, томился, воображал невесть что. Жакин все это, конечно, примечал, подмигнул Егорке.

– Проводи даму до опушки, парень, чтоб ее медведь не напугал.

На дорогу сообразил-таки баночку осеннего липового меду.

Егорка повел гостью короткой тропкой, через болото, и Гирей лениво поплелся за ними.

Ноги утопали во влажном можжевельнике, как в пушистом драгоценном темно-зеленом ковре.

– Строгий у тебя дед, – сказала Ирина, опираясь на его руку. – Надо же, что придумал! Я – с этими тварями.

Ты можешь в такое поверить?

– С трудом.

– И вообще, ты знаешь, с кем живешь? Я вот слышала, у него в молодости кликуха была – "Питон".

– Он же сказал, обознались.

– Милый мой, такие, как эти, не обознаются. Они по наводке ходят. Безошибочно.

– Значит, наводка плохая. Я с Жакиным второй год, у него одно на уме – пчелы, охота, рыбалка. Продукты из его пенсии покупаем, да с грядок.

– Видела ваши продукты. На пенсию так не разгуляешься.

– Он пушнину сдает. Из дома мне подсылают понемногу. Обходимся. Дядю Федора все мирское, суетное мало интересует. Он давно промыслом Божиим живет.

– Милый, доверчивый мальчик. – Ирина остановилась, повернулась к нему, глаза ласковые, высокая грудь дышит чуть ли не впритык: он сделал над собой усилие, чтобы за нее не ухватиться. – Божиим промыслом! Да на нем столько крови, за три века не отмыться.

– Это тоже они вам сказали?

– Зачем? Не только они.