|
С одной стороны, это было феноменально скучно, с другой – увлекательно. Никогда прежде Дорриго не встречал людей, наделенных такой уверенностью. Иудеи и католики – существа низшие, ирландцы безобразны, китайцы и аборигены – вообще не люди. Они о таких вещах даже не размышляли. Они это – знали. Их курьезы и странности поражали. Их дома из камня. Весомость их столового серебра. Их невежество в том, что касается жизни других людей. Их слепота к красоте природного мира. Свое семейство Дорриго любил. Но он им не гордился. Главное семейное достижение – выживание. Целая жизнь понадобится ему, чтобы оценить, что это было за достижение. В то же время, однако, оно казалось ему неудачей (да еще на фоне почестей, богатства, собственности и славы, с какими он сталкивался впервые в жизни). И вместо того чтобы устыдиться, он попросту отдалился от семьи до самой смерти матери. На ее похоронах он не плакал. – Ну же, Дорри, – понукала его Эми. – Почему? – И потащила палец вверх по его бедру. Потом он стал бояться замкнутых пространств, толпы, трамваев, поездов и танцев – всего, что сдавливало его изнутри и лишало света. Затруднилось дыхание. Он слышал, как во снах она зовет его. «Мальчик, – говорила она, – приезжай сюда, мальчик мой». Но он не поехал. Едва не завалил экзамены. Читал и перечитывал «Улисса». Еще раз сыграл в регби в поисках света, того мира, какой когда-то мельком увидел в церкви. Взлетал и вновь взлетал к солнцу, пока не стал капитаном, пока не стал врачом, хирургом, пока не оказался с Эми в гостиничной постели, следя, как восходит луна над равниной ее живота. Он читал и перечитывал «Улисса»:
Мерцая, отступает свет от скал, Укоротился долгий день, и всходит Медлительно над водами луна. Многоголосым гулом кличет бездна. Плывем, друзья, пока не слишком поздно Нам будет плыть, чтоб новый мир найти.
Он вцеплялся в свет, бывший началом чего угодно. Читал и перечитывал «Улисса». Оглянувшись на Эми, Дорриго Эванс проговорил: – Слова были первой прелестью, какую я только узнал. 5 Когда через час он проснулся, она красила губы вишнево-красной помадой, затушевывала свои горящие газовым пламенем глаза и поправляла волосы, придавая лицу форму сердечка. – Эми? – Мне пора уходить. – Эми… – А потом… – Останься. – Для чего? – Я… – Для чего? Это я уже слышала… – Я хочу тебя. Каждый миг, когда ты со мной, я хочу тебя. – …Слишком много раз. Ты уйдешь от Эллы? – Ты уйдешь от Кейта? – Надо бежать, – сказала Эми. – Обещала вернуться через час. Карточный вечер. Можешь себе представить? – Я вернусь. – Неужели? – Наверняка. – И что тогда? – Вообще-то это тайна. – Наша? – Нет. Да. Нет, войны. Военная тайна. – Что? – Нас отправляют на кораблях. В среду. – Что? – Через три дня… – Когда среда, я знаю. Куда? – На войну. – Куда? – Откуда нам знать? – Куда ты отправляешься? – На войну. Она повсюду, война-то, разве не так? – Я тебя еще увижу? – Я… – Мы? А мы? – Эми… – Дорри, я тебя еще увижу? 6 У Дорриго Эванса было такое чувство, словно пятьдесят лет прошли среди хрипящего дрожания где-то в холодильной установке. |
