– Что, больше никаких оскорблений? – спросил он искаженным голосом, в котором тем не менее слышалось нечто вроде боли.

Она пожала плечами, но случайно положила руку ему на бок мягким жестом, который мог означать как необходимость держаться за него, так и желание утешить.

– Скажи мне, – продолжал он, – тебя когда-нибудь беспокоило то, что на тебе лежит ответственность за обеспечение мадам Розы и ее дочери и ответственность за людей, живущих здесь, на плантации?

Его вопрос и задумчивость, с которой он задал его, показались ей предложением перемирия. Возможно, было бы безопаснее выполнять его.

– Иногда. А иногда мне это нравилось.

– Ты хотела когда-нибудь, чтобы рядом был кто-то, кто разделил бы с тобой эту ответственность, чтобы вместе с тобой рос брат, который снял бы сейчас часть груза с твоих плеч?

– Жан был моим братом.

Она не хотела этого говорить, но слова сами вырвались у нее. Но это была правда. Она признала этот факт, и в тот же момент почувствовала, что высказала некую правду, до этого принадлежавшую только ей.

Прошло мгновение, прежде чем Равель ответил, а затем он сказал тихим голосом:

– И моим тоже.

Тон, каким были произнесены эти слова, ясно обнаружил, что он не надеется на понимание, учитывая все, что случилось в прошлом. У нее сжалось горло. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова смогла заговорить.

– Он не был безупречным, иногда мы ссорились, но он заботился о людях, они были ему не безразличны. Он расстроился бы, если бы узнал…

– Если бы узнал, что с нами случилось, каким я стал?

– И что я с тобой сделала.

Она почувствовала у себя на макушке его теплое дыхание. Ей показалось, что он прикоснулся губами к ее волосам, но этого, конечно, не могло быть.

Он сказал:

– Ты именно так оцениваешь свое поведение, одобрил бы тебя Жан или нет?

– Не совсем, и все же я не могу найти лучшего способа. Наступила тишина. Затем Равель нарушил ее:

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что можно было бы заняться чем-нибудь другим, а не мотаться постоянно между плантацией и Новым Орлеаном, не управлять плантацией, не сопровождать мадам Розу и Селестину с одного увеселительного мероприятия на другое?

В сгущающейся темноте он увидел, как ее губы искривились в короткой печальной улыбке.

– Я часто думала о путешествиях, о том, чтобы медленно переезжать из одной страны в другую, пока я не узнаю всю Европу, а затем перейти к Азии и Африке.

– И что же мешает тебе?

– Мадам Роза не выносит путешествий в экипаже и по морю.

– А ты, будучи молодой и незамужней женщиной, не можешь отправиться в путешествие одна?

– Так не делается, – согласилась она.

– Есть множество вещей, – сказал он со смехом, – начиная от похищения мужчин и заканчивая твоим положением в данный момент, которые не подобают хорошо воспитанной молодой леди.

Она начала что-то говорить, а затем замолчала, подняла голову и потянула носом воздух. Она сделала вдох, затем еще один, поглубже.

– Это гаснет огонь в камине, или я действительно чувствую запах дыма?

Равель приподнялся на локте. Прежде чем он успел что-то сказать, комната осветилась слабым мерцающим красно-оранжевым светом. Запах дыма вместе с едким запахом керосина, становился все сильнее. Где-то раздался хриплый торжествующий крик мужчины. Когда он затих, они услышали приглушенное потрескивание пламени.

Равель отбросил одеяло и вскочил. Аня выкарабкалась из постели вслед за ним. К тому времени как они встали на ноги, пламя уже не тихо потрескивало, а сердито, всепожирающе гудело. На стенах и на потолке отражались пляшущие снаружи языки огня.