— Как мне представляется. — заключила она, — он должен быстро надоедать,

— Ничего подобного! Первая проба не обязательно дает правильное представление, поэтому следует продолжать. Во всяком случае, вы, любезная герцогиня, попросту обречены на то, чтобы привыкнуть к шоколаду, и весьма скоро, наша новая королева пьет его весь день, а ведь вы предназначены ей в комнатные фрейлины…

— Если меня не будут заставлять его поглощать, я как-нибудь выдержу.

У себя в комнате Сильви стала размышлять, как бы по лучше передать записку, доверенную ей беднягой Сен-Маром. Она уже сожалела, что согласилась ее взять. Дочь Эшевери была сдержанна и чересчур горда, и Сильви себе представляла, как она будет подсовывать записку под дверь. Вдруг дверь несвоевременно откроется? Что делать тогда — заговорщически улыбаться?

Она пребывала в таком сильном замешательстве, не осмелилась обсудить эту тему с Жаннетой, появившейся с выглаженным платьем. После ужина она сказалась уставшей и улеглась, оставив Жаннету прогуливаться в обществе пожилой гувернантки. Правда, пролежав совсем недолго, она встала и стала прислушиваться, не скрипнет ли дверь в спальню девушки. Убедившись, что та находится у себя, она подбежала босиком к ее двери, сунула записку в щель внизу и поспешно вернулась. Сердце колотилось у нее в груди так сильно, словно она только что избежала страшной опасности. Только в своей комнате она перевела дух и засмеялась.

«Кажется, я становлюсь старой чудачкой, — подумала она. — Такие игры — в моем возрасте! Если бы меня увидела Мари…»

Сон никак не шел, поэтому она зажгла свечу и села писать пространное письмо дочери.

Напрасно она надеялась, что больше ей не придется заниматься любовными делами мушкетера. Утром, узнав, что Персеваль и Грамон едут в Байонну, она соблазнилась великолепной погодой и решила прогуляться пешком по берегу океана, навевавшего ей столько воспоминаний. Выходя из дома, она столкнулась с Мантеной, которая, накинув на голову вуаль и прихватив молитвенник, куда-то торопилась — не иначе к мессе. Девушка извинилась и посторонилась, давая Сильви пройти, но при этом умудрилась сунуть ей в руку записочку. Отойдя на приличное расстояние, Сильви развернула ее и прочла:

«Умоляю, госпожа, приходите в часовню милостивых братьев…»

Сильви отказалась от мысли прогуляться. Она еще раньше приметила вблизи церкви приют для паломников, держащих путь на Компостелу вдоль морского берега, и тотчас, повернув туда, размышляла, правильно ли выбрано место для встречи, ведь сейчас приют переполнен людьми — как паломниками, так и просто бродягами, ожидавшими королевской свадьбы и сопровождающей ее раздачи обильной милостыни.

В часовне горели бесчисленные свечи, сотни голосов произносили молитвы. Маитена стояла на коленях чуть в стороне от остальных молящихся, рядом с баптистерием. Преклонив колено с ней рядом, плечо к плечу, Сильви прошептала:

— Для чего вы меня звали?

Мантена подняла на нее свои прекрасные карие глаза, полные слез.

— Я знаю, что поступаю дерзко, герцогиня, и тысячу раз прошу вас простить меня за то, что посмела к вам обратиться. Просто вчера вечером, получив письмо, я подумала, вдруг вы согласитесь помочь нам еще раз? Вы проявили столько доброты…

— Как вы догадались, что письмо передала я?

— Я видела, как вы беседовали с ним у церкви. О, герцогиня, умоляю, передайте ему, что я не могу выполнить все его просьбы. Да, я готова его ждать, если потребуется — даже в монастыре Гаспарен, куда грозит заточить меня отец, если я откажусь выйти за кузена, которого он прочит мне в мужья.