О себе рассказывать не любила, поэтому ограничилась несколькими ничего не значащими фразами. Впрочем, и из этих фраз стало понятно, что девушка я одинокая и неуверенная в себе. Вот так всегда, хочешь понравиться человеку, а ляпнешь что-то и только испортишь все. Вот, к чему сводился весь смысл сказанного мной сейчас? К тому, что веду я однообразный образ жизни, ничем не интересуясь.

— А сюда приехали отдохнуть от работы?

По официальной версии, которую сочинила специально для Германа, я все еще работаю в школе. По непонятной причине именно ему стало стыдно признаваться в намерении переквалифицироваться в писательницы.

— Да… Отпуск у меня длинный, и горы я просто обожаю. Вот, выбрала Домбай. Мы тут однажды были с отцом, еще в детстве…

— Я тоже люблю эти места. Горный воздух самый чистый. И есть в них что-то такое…

Он задумался, а я тайком любовалась его лицом. Как же мне нравилась его мягкость. Ни разу не встречала сильных мужчин (а на то, что он сильный, намекали и рост и развитая мускулатура) с такими нежными лицами. Когда он задумывался, грусть в его глазах становилась особенно заметной. Что же его так печалит? Не может отпечаток грусти являться врожденным качеством. Должна быть причина, чтобы грусть не исчезала из глаз.

— …Они меня завораживают. Сколько живу здесь, а не устаю любоваться ими.

А я бы устала? Если бы прожила в горах всю жизнь, надоело бы мне смотреть на них? Наверное, нет. Такой красотой невозможно пресытиться.

— А вы родились тут? — спросила я, просто потому чтобы что-то спросить.

— Я прожил тут всю жизнь.

— Как, всю жизнь?! Что, и никуда не уезжали? Никогда?

Хоть я и живу сейчас в том же городе, где родилась, но я там больше не жила, чем жила. Половину жизни разъезжала с отцом. Исколесила всю Россию и за границей была ни раз.

— Никогда.

Я пыталась прочитать на его лице признаки неудовлетворенности жизнью и не заметила ничего похожего. Он совершенно спокойно рассуждал о том, что для меня, привыкшей путешествовать, было неприемлемо. Я и сюда-то собралась отчасти потому, что далеко от родного города, хотя, на первом месте стояли горы.

— И вам никогда не хотелось посмотреть, как живут люди в других местах?

Видно, вопрос его чем-то задел, раз ответ прозвучал достаточно сухо:

— Люди везде живут одинаково! Работают, едят, спят… Все, что хочу, узнаю из книг. Жюль Верн тоже почти никуда не выезжал, а вон какие книги про путешествия писал…

Резкость тона меня не обидела. Напротив, я едва сдерживала смех, так наивно и по-детски прозвучал его ответ.

— Ну, да… Он еще первый описал путешествие на луну…

Откуда только взялось это пакостное желание поддеть? Я готова была откусить себе язык, так было стыдно. Герман как-то очень внимательно посмотрел на меня, и в его глазах я прочитала разочарование.

— Мне пора, — сказал он, отодвигая чашку, наполовину полную остывшим чаем, и вставая с кресла. — Поздно уже…

— Я…

Что, я? Сама виновата! Теперь расхлебывай. Поделом тебе, за неумение держать язык за зубами.

Я шла за Германом и лихорадочно соображала, как можно исправить ситуацию.

— Спокойной ночи, — сказал Герман, находясь у самой двери. Он уже взялся за ручку, в последний момент повернулся и произнес фразу, смысл которой остался неясен для меня: — Иногда малое значит так много, что мы воспринимаем жизнь по-другому… Не забудьте запереть дверь.

* * *

— Что, доумничалась, недотепа? — Такими теплыми словами встретил меня призрак, когда я вернулась в гостиную.