– А деньги зе в конторе! Иван Карлыц зе их отобрал! Ваня позвонил; на зов явился сторож.

– Mon oncle! Это тот самый курьер, который ломал со мною походы в Мадрид! Прокофьев! помнишь, как мы с тобой из Гишпании улепетывали?

– Точно так, ваше превосходительство!

– А что, небось, брат, струсил, как из ружьев-то настоящим манером попаливать начали?

– Точно так, ваше превосходительство!

– А я так не струсил. Ну, хорошо; беги теперь к Карлу Иванычу и скажи ему, чтоб списал сорок рублей со счета Брошки и записал в мой! Et maintenant, l'affaire est baclee! Je suis plus riche de quarante roubles, et le juif est plus pauvre de la meme somme – la est tout le secret de l'operation! А теперь дело сделано! Я стал богаче на сорок рублей, а еврей беднее на такую же сумму – в этом весь секрет операции! – продолжал Ваня, обращаясь ко мне.

Затем он взял из рук почтенного еврея лист вексельной бумаги и совершенно отчетливо написал: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь уплатить христопродавцу Брошке, или кому он прикажет, пятьдесят тысяч рублей, сроком от нижеписанного числа, когда мне то заблагорассудится. Fait a St.-Petersbourg, ce 19 Janvier Составлено в С.-Петербурге, 19 января., в год от разорения Иерусалима 50001. К сему заемному письму Aliene chronique Jean de Potzeloueff Хронический сумасшедший Иван Поцелуев. руку приложил».

– Ce n'est pas plus long que ca! Вот и все! – сказал он мне, показывая вексель.

– Ну, а теперь, Брошка, – брысь! Бери вексель в зубы, и чтоб духу твоего не пахло! Ainsi, vous connaissez le secret de mes operations financieres, mon oncle! Теперь вы знаете секрет моих финансовых операций, дядюшка! – продолжал он, когда еврей вышел, – que voulez vous! Nous tous, tant que nous sommes, nous ne faisons pas autrement! что поделаешь! Мы все, сколько нас ни есть, только так и поступаем! Не дают, подлецы, на других условиях! Да ведь и я тоже не промах. Да-с, любезный Брошка, тут еще будет судоговорение! Вы заметили, mon oncle, какую я штуку выкинул! «Обязуюсь заплатить, когда мне то заблагорассудится!» Ха-ха! Когда заблагорассудится! Да-с, тут еще будет… су-до-го-во-ре-ние! – И он так блаженно улыбался, говоря это, что мне невольно пришло на мысль: Ваня! о, если б ты всегда был помешан!

– Однако мне уж время проездку делать! надеюсь, mon oncle, что вы не откажетесь присутствовать при этом?

Мы прошли в большую залу, где была устроена гимнастика. Больные отчасти прогуливались в саду, а отчасти разбрелись по нумерам, и потому зала была пуста. Только один субъект, в куртке, в рейтузах, в кавалерийской фуражке без козырька и в грязновато-белых замшевых перчатках на руках, прохаживался взад и вперед по комнате, заложивши одну руку за спину. Это был меланхолик, юнкер Потапенко, добровольно принявший на себя роль ординарца при Ване. Он ожидал нас и при нашем появлении вытянулся и сделал рукою под козырек.

– Тесноват немного у нас манеж, – сказал мне Ваня, указывая на залу, серьезная проездка просто немыслима, а между тем требуют, чтоб солдат исполнял почти все то, что исполняется в цирке. Оттого-то все и идет у нас так себе, clopin-clopant кое-как… Благих намерений пропасть, а исполнение – швах. Просто жалость смотреть на лошадей, как они путаются. On ne veut pas comprendre que la bete doit avoir de l'espace devant elle! Не хотят понять, что лошадям нужно пространство! Грустно. Людей у нас нет, mon oncle! таких людей, которые могли бы понять! А впрочем, что же тут толковать! ведь мы с вами людей не сделаем! Позвольте-ка мне лучше рекомендовать моего коня жеребец Исполнительный! А-с? каков круп?!

Он указал рукой на деревянную, обшитую кожей и утвержденную на двух треножниках кобылу, служившую для каких-то гимнастических целей.