— Белых, прошу тебя! Они ж сейчас на проволоку полезут! — Капитан Солодовников не отрывал взгляда от цепи штрафников, которые приближались к первой линии проволочных заграждений. Он вдруг увидел среди них, во второй цепи, высокую фигуру младшего лейтенанта Воронцова и крикнул первому попавшемуся ему на глаза человеку:

— Кто разрешал?! Кто разрешал Воронцову идти вместе со взводом?! Что смотришь, Сороковетов? Давай огня! Почему не подавлен пулемет? Огонь по пулемету!

— Товарищ старший лейтенант приказал прекратить огонь. Чтобы, говорят, своих не задеть, — виновато забормотал минометчик. — Да и немцы сейчас…

— Сороковетов! Огонь! Какие еще приказы?! Кто тут приказывает?!

— Капитан, прекратите истерику и отмените свой приказ! — закричал, соскочив с бруствера, старший лейтенант Белых. — Вы что, не понимаете, что на карту поставлена судьба дивизии? А может быть, даже корпуса!

— А я, Белых, в карты не играю! — хрипел капитан Солодовников. — Тем более на своих солдат! И хочу тебе напомнить, что здесь — траншея отдельной штрафной роты, а не землянка штаба полка! И здесь приказы отдаю я! А по чужим головам — как по камешкам через ручей… Это, знаешь!..

— Сейчас не атака, капитан, — пытаясь сохранить спокойный тон, ответил разведчик. — Это во время атаки ты тут царь и бог.

— Не атака? А это что? Это что, я тебя спрашиваю! — Губы у Солодовникова тряслись, когда он указывал обеими руками в сторону атакующих штрафников. — Дай сюда ракетницу! — И он двинулся на старшего лейтенанта.

Но его тут же перехватили сзади чьи-то крепкие руки, сжали железным обручем, поволокли в глубину траншеи.

— Тихо, Андрей Ильич, — услышал он в затылок голос лейтенанта Гридякина. — Остынь.

— Черт с тобой, Солодовников, — сказал Белых и поднял вверх ракетницу. — О твоей дурости докладывать не буду. Так и быть. Но впредь советую не путать офицеров оперативного отдела штаба полка со своим старшиной, который расплескал по траншее ротную водку, а теперь ты готов по этому поводу небо на землю обрушить.

Зеленая ракета ушла в небо.

— Все, Николай Иваныч, отпусти руки, больше драться не полезу. — Капитан Солодовников расправил плечи, взглянул исподлобья на Белых и незнакомого офицера-артиллериста, повернулся и пошел туда, откуда несколько минут назад поднимались в атаку штрафники.

Уговор со старшим лейтенантом у Солодовникова был вот какой: встретить разведгруппу, если возникнут трудности, вытащить их даже из-под огня. Но атаковать на соседнем участке… Это уже самодеятельное сочинение Белых, как говорят, по ходу пьесы. На такое использование личного состава Солодовников никогда бы согласия не дал. А теперь выясняется, что вместе со штрафниками ушел и взводный. Хорошо, что не всех поднял. Хоть у этого голова на плечах осталась. Осталась… Где ж осталась? Полез, мальчишка, на проволоку…

Штрафники залегли возле самой проволоки. И теперь, дождавшись сигнальной ракеты, начали отход.

Из траншеи часто лупил нештатный миномет. Сороковетов, молодец, не ослушался, добросовестно выполняет его приказ. И Солодовников подумал, что давно пора бы подать на него положительную реляцию, чтобы снять с парня судимость. Пусть идет в полк, в любую роту. Или назад, к минометчикам. Если его там примут. А чего такого умельца не принять? Драться он больше не посмеет. Но подумал и о том, что тяжеловато придется роте в бою без такой огневой поддержки. Так его Емельянов подменит. Подменить-то Емельянов подменит, стрелять и он сможет, только где взять такого наводчика?

Нелегко командовать штрафной ротой.