При имени Пратисуриа барон вздрогнул и заставил повторить имя.

— Это означает: «Красивейший под солнцем», сказал мне индус. Вероятно, это имя часто дается ручным животным, — равнодушно прибавила она.

Через несколько дней был заключен договор, и барон написал об этом управляющему, приказав привести в порядок замок в ожидании новой жилицы.

Полученное вскоре письмо от Уриеля известило Мэри о предстоящем приезде сатаниста и его согласии на ее желание приобрести Пратисуриа в качестве близкого ей животного, при этом Уриель сообщал о принятых им мерах в этом направлении.

По своем прибытии Уриель отправился с одним низшим собратом в Зельденбург, везя с собой несколько громадных ящиков, под видом вещей, принадлежавших госпоже Ван-дер-Хольм, что было вполне понятно. Зельденбург кроме управляющего стерег пьяный и грубый крестьянин, но достаточно храбрый для того, чтобы жить в таком неблагонадежном доме. Оба они помещались в отдельном флигеле. Таким образом, Уриель с товарищем могли совершенно свободно справить свои дела, и дня через два уехали обратно, захватив с собой огромный сундук, а в нем таинственного тигра, которого заменили точно таким не артистически набитым чучелом.

Уриель приехал к Мэри очень довольный, и кожаный сундук перенесли в лабораторию Ван-дер-Хольма, где уже находились братья Укабах и Абрахель. Разостлав красное сукно, они открыли сундук и вынули из него сверток, из которого выложили распростертое, безжизненное тело дикого зверя.

Уриель указал Мэри сесть в кресло в углу лаборатории, а сам, с помощью обоих сатанистов, стал готовиться к магической церемонии. Около тигра, накрытого мокрой дымящейся простыней, зажгли травы на трех жаровнях, расположенных треугольником. Тем временем по написанной красными чернилами книге Уриель читал заклинания на незнакомом языке.

Затем он трижды ударил молотком по бронзовому диску с кабалистическими знаками, произнося при каждом ударе имя Пратисуриа. Укабах же и Абрахель в это время сыпали порошок и лили курения на жаровни, сопровождая это каким-то размеренным пением, вроде прославления.

Лабораторию наполнил густевший все время дым, а едкий, удушливый запах затруднял дыхание Мэри: у нее кружилась голова и ей казалось, что она падает в черную бездну. Облака дыма были теперь совершенно черные, пестревшие многоцветными искрами. Вдруг порыв ветра рассеял дым, и Мэри чуть не вскрикнула от изумления и испуга.

Все разом изменилось; стены исчезли и вокруг нее расстилалась густая чаща девственного леса, освещенного зеленоватым светом. В пустом дупле огромного векового дерева сидел почти обнаженный человек, худой, как скелет, с седыми лохматыми волосами, и только одни горевшие, как уголья, глаза казались живыми. Медленно поднялся факир, опустился на колени перед тигром и, достав из-за пояса флейту, заиграл какую-то удивительную мелодию, от которой Мэри затрясло, как в лихорадке, и она с болезненной тоской спрашивала себя: кошмар или действительность все виденное ею? По мере того, как в воздухе неслись звонкие и точно режущие звуки флейты из дупла, где скрывался факир, появился громадный удав, который подполз к тигру и обвил его своим мощным телом, и в это время обоих озарил красноватый свет. Потом из головы тигра сверкнул ослепительный блеск, а удав откинулся назад, как бы пораженный молнией.

Обо всем, что было дальше, Мэри сохранила очень смутное воспоминание: ей казалось, будто тело тигра воспламенилось, а все окружавшее шаталось, кружилось и уносилось ураганом, рев которого сотрясал воздух. Затем она лишилась чувств.

Открыв глаза, Мэри увидела себя снова в кресле в лаборатории, в обычной обстановке.