Рука Энди замерла.

– Уитни? – позвал он тихо.

Она прошептала его имя, и они оказались в объятиях друг друга, целуясь с такой страстью, какую по своей невинности она и представить не могла.

Даже сейчас, девять лет спустя, Уитни помнила жар этого первого объятия. Стоя в своей бело-розовой спальне, она закрыла глаза и вспоминала ощущение скользкой от дождя кожи Энди под ее дрожащими пальцами, запах его тела, когда он увлек ее вниз на мягкую траву, вкус его губ.

Уитни закрыла лицо руками. Негодяй, он все распланировал, вплоть до последнего момента. Она еще долго удивлялась, почему он не овладел ею в тот день. Видит Бог, он вполне мог это сделать, потому что, когда он перестал ее целовать, у нее голова кружилась от желания.

Теперь-то она не сомневалась: он не был готов к тому, чтобы в тот поддень их отношения зашли так далеко. Ему нужны были лучшие декорации и определенная аудитория для следующего этапа мерзкого плана.

А тогда он осторожно, как будто она была такой хрупкой, что могла рассыпаться в его руках, отодвинул ее от себя. И так было каждый раз в течение следующих двух недель, пока наконец Уитни до боли не захотела, чтобы он овладел ею.

Со всей невинностью своих шестнадцати лет она думала, что любит его и что он тоже ее любит. Возможно, именно эта уверенность сделала тот последний день особенно унизительным и болезненным.

День начался плохо. Разнеслась весть, что ее отец, который все еще был в отъезде, приезжает домой следующим вечером. На этот раз он останется на месяц, и это означало, что Уитни снова будет под неусыпным оком.

Такая перспектива наполняла ее отчаяньем, и она старалась не думать о том, что ждет ее впереди. Они были с Энди в конюшне, когда солнце уже клонилось к морю. Уитни лежала в его объятиях на ложе из сладко пахнущего сена, почти потеряв голову от ощущения его твердой возбужденной плоти. Он хотел ее – и даже одежда, разделяющая их, не могла скрыть этого.

Он целовал ее снова и снова, пока наконец она не стала извиваться от желания, слепая ко всему, кроме настоятельной потребности своего тела.

Уитни молчала, но оно красноречиво говорило за нее. И Энди, пробормотав что-то, прижал ее к себе так сильно, что она едва дышала, а потом сказал, что больше так не может. Он сказал, что пришло время и он должен овладеть ею…

Уитни подошла к окну и посмотрела в него невидящим взглядом. Уже настала ночь, а она забыла, как быстро темнота окружает тебя на островах.

Той ночью темнота тоже окружала их, накрыв черным бархатом.

Ее руки обвились вокруг шеи Энди.

– Тогда возьми меня, – прошептала она.

Он нежно сжал ее запястья и опустил ее руки.

– Не здесь, – сказал он хрипло. – Не на конюшне. – И ни в одном из тех мест, где они были наедине: ни в Кахуне Джордж, ни в Хайна-Бич, где он впервые коснулся ее груди и заставил ее вскрикнуть от страсти.

Он сказал, что придет в ее комнату ночью и займется с ней любовью как полагается: на чистых простынях, на мягкой постели, и они проведут всю ночь в объятиях друг друга.

Сердце Уитни забилось от волнения. Сначала ей показалось, что риск слишком велик, но постепенно она успокоилась. Что может случиться, в самом деле? Ее отца не будет до завтрашнего дня. Что же касается Эммы, то она скажет, что у нее разболелась голова, и рано ляжет спать.

Наступит завтра, и кто знает, сколько им придется ждать, пока, они снова не смогут быть вместе?

– Оставь дверь в свою lanai незапертой, – прошептал Энди, – и я приду к тебе.

В темноте Уитни, дрожа, ждала звука шагов на балконе. Когда он наконец появился, она была уже в совершеннейшей панике. От него, от себя – от того, что они собирались сделать.

– Я передумала, – воскликнула она вместо приветствия, и Энди – умный, сообразительный Энди – улыбнулся и ответил, что все в порядке: он тоже еще раз все обдумал.