Бесполезно приводить дальше это бесконечное сплетение рассуждений относительно случившихся с ним несчастий, в которых великий начальник артиллерии раджи обвинял английского капитана, ненавистного ему человека. Когда он узнал, что в Хардвар-Сикри находится офицер с тем же именем (Максвеллы столь же распространены в Англии, как Дюраны и Бернары во Франции), который командует артиллерией, он воскликнул:

— Это мой молодчик, наверное!.. Только он может совершать такие подлости.

И даже не моргнув глазом, хотя дело совсем не относилось к нему, он прибавил и это к своему счету.

Носорог тем временем устал от принятого им неудобного положения и удалился на середину грота, где, вытянувшись во всю длину и положив морду между передними ногами, продолжал наблюдать за своим пленником.

Это существо, наделенное маленьким мозгом и почти совсем лишенное памяти, отличается удивительно изменчивым нравом, часто переходя от безумного, слепого гнева к полной апатии, а потому не было бы ничего удивительного, если бы он вдруг встал и пошел пастись в джунглях, не думая больше о враге, которого он час тому назад преследовал с таким ожесточением.

Но этой драме не была суждена столь мирная развязка. Наступила ночь, не принеся никаких изменений в положении обоих противников; в гроте царила полная тьма, и хотя Боб Барнет ясно слышал ровный храп колосса, он не смел воспользоваться его сном для побега, ибо в случае неудачи его ждала верная смерть. Он, пожалуй, не прочь был бы рискнуть, не будь уверен, что не пройдет и ночи, как к нему уже явятся на помощь, и что во всяком случае враг его, наделенный значительным аппетитом, как все животные этого рода, выйдет с пробуждением дня на пастбище.

Взошла луна и осветила своими бледными лучами вход в пещеру; в ту же минуту носорог вдруг поднялся, выказывая все признаки страшного беспокойства, и принялся ходить взад и вперед с видимым волнением, стараясь удержать одолевавшую его зевоту, которая у этого животного всегда служит предвестником сильного взрыва гнева. Барнет с удивлением спрашивал себя о причине такой внезапной перемены, когда на довольно близком расстоянии от грота раздался вдруг громкий и звучный крик, на который носорог отвечал злобным ворчанием, не выходя из грота. Кто был этот новый враг, который навел на него такой страх, что он боялся выйти из грота и вступить с ним в бой?

Новый крик, полный гнева, на этот раз раздался почти у самого входа, и в бледных лучах луны, пробивавшихся среди двух скал перед входом в пещеру, показались очертания посланника Сердара.

Барнет, придвинувшийся к самому краю туннеля, который служил ему убежищем, сразу узнал его.

— Ко мне, Ауджали, ко мне! — крикнул он.

Услышав звуки знакомого голоса, слон бросился в грот, подняв кверху хобот и испуская воинственные крики. Он направился прямо к носорогу, который ждал его, съежившись в углу, не вызывая на бой, но и не убегая от него. Страшное зрелище представляли эти животные, полные одинаковой злобы и ярости.

Когда Ауджали подошел к носорогу, последний опустил голову и бросился в сторону, чтобы избежать натиска могущественного противника, но затем с необычайной быстротой повернулся к нему, пробуя всадить ему в живот свой ужасный рог. Слон-новичок попался бы на это, но Ауджали был старый боец, которого начальник королевских дрессировщиков в Майсуре обучил всевозможным видам спорта и борьбы; сколько раз уже на больших празднествах, устраиваемых раджой, мерился он силами с животными такого же рода, как и сегодняшний его враг, а потому ему прекрасно был известен единственный способ, к которому всегда прибегает носорог.