— Знай, падиал: Утсара не принадлежит к тем, что бросает своих товарищей в несчастье; хотя во всем, что произошло есть и твоя вина, но ты будешь спасен, клянусь тебе тенями предков, если только план мой удастся. Об одном только я попрошу тебя, когда вернусь, — помочь мне отомстить злодею Кишнайе.
— О! В этом охотно поклянусь тебе, — отвечал падиал вполне искренним тоном, не дававшим возможности усомниться в его правдивости.
— Хорошо, Дислад!.. Теперь позволь мне приготовиться… Мне нельзя терять ни минуты времени, когда появится светлый круг.
Когда факир собирался похитить ночного сторожа у тхугов, он снял с себя всю одежду, и на нем оставалась только повязка, обмотанный вокруг чресл. Он снял ее и передал товарищу, чтобы ничто не мешало ему, когда он отправится вплавь по узкой трубе, служившей сообщением для двух резервуаров. Какой-нибудь самый незначительный выступ мог зацепить за полотно и помешать его движениям.
Сделав это, он набрал рукой воды и принялся растирать ею все суставы на ногах и руках, чтобы предотвратить возникновение судорог в самый критический момент отважного плавания.
— Как жаль, что вчера я из-за тебя потерял свой кинжал, — сказал он падиалу, продолжая размягчать свои члены, — я выйду отсюда без всяких средств к защите.
— Я нашел его, — отвечал сторож, — но не говорил тебе об этом, чтобы ты снова не обратил его против себя… Вот он!
— Благодарю… Он пригодится.
Затем он заплел длинные волосы, падавшие ему на плечи, и укрепил их узлом на макушке головы.
— Вот я и готов, — сказал он, — остается подождать. Главное — не пропустить надлежащей минуты и воспользоваться коротким промежутком времени, когда будет освещено место сообщения. Никогда еще время не было так дорого для меня.
Стоя на последней ступеньке и устремив пристальный взгляд в черную глубину, оба с лихорадочным волнением ждали появления светлого круга, который должен был принести им освобождение или смерть… Они с нетерпением ждали какого бы то ни было конца; они боялись, что не успеют обменяться впечатлениями до появления солнечного луча, и минуты казались им вечностью…
Готовясь прыгнуть в воду при первом появлении света, Утсара сказал своему товарищу:
— Как только я скроюсь, поднимись по лестнице до того места, где кости: если вокруг дворца все пусто и если можно будет войти в него днем, я сейчас же приду освободить тебя.
— А если ты не придешь? — спросил падиал, вздрагивая.
— Неужели ты считаешь меня способным забыть свое обещание?
— Нет, но мне пришла в голову мысль, которая заставляет меня бояться за тебя.
— Какая?.. Ты колеблешься; не бойся, я готов на все.
— Не может ли случиться, — продолжал нерешительно падиал, — что сообщение между этим резервуаром и колодцем окажется настолько узким, что ты, попав туда, не будешь в состоянии двинуться ни взад, ни вперед; в таком случае…
— Я погибну от удушья! Ты это хотел сказать?
— Да, я думал именно об этом.
— Так что ж, мой бедный Дислад-Хамед; я также думал об этом, но ни ты, ни я ничем здесь помочь не можем, а потому лучше не ломать себе голову над подобными случайностями… Я добьюсь успеха или погибну… Если ты не увидишь меня через несколько часов, то напрасно будешь смотреть завтра в эту точку: свет не покажется на дне резервуара, если мое тело закроет собой трубу сообщения.
При этих словах, которые факир произнес с беззаботным видом, несмотря на то, что готовился пожертвовать свой жизнью, сторож Биджапура почувствовал, как к нему снова возвращается прежний страх… И какая действительно ужасная смерть ждала его — медленная, беспощадная, и к тому же в таком месте, которое его воображение населяло уже призраками и фантастическими существами!
— Я присоединюсь к тебе под водой, — прошептал он факиру, — лучше кончить таким способом, чем умереть от голода…
Снова тишина воцарилась под сырыми сводами погреба, и только у ступенек лестницы слышался время от времени дряблый звук как бы от падающего в жидкую грязь камня: шум производила какая-нибудь из исполинских жаб, которая, привыкнув к виду двух неподвижно стоящих людей, решалась выйти из воды и принималась ползать по ступенькам грязных лестниц. |