– И что? Вот если бы наоборот, тогда еще можно понять… И вообще, мы с Шуриком очень мирно расстались. Совершенно без скандала, как интеллигентные люди…

– Ты так считаешь? – возмутилась Жанна. – Ты уже забыла, как он тебя загнал в дремучую коммуналку! Твой Шурик – самый настоящий козел и первостатейный жлоб!

– Да ладно, я на него зла не держу. Тем более теперь я замужем, у меня все хорошо. У меня есть Валек…

Жанна хотела сказать, что муж, годами кочующий по африканским саваннам с дикими племенами, – вряд ли это то, о чем мечтает каждая нормальная женщина, но Ирина заблаговременно прочла ее мысль и ткнула локтем в бок. Жанна охнула и покосилась на подругу, буркнув недовольно что то насчет некоторых тетех, святость которых граничит с глупостью.

– А кто это там приехал? – с напускным энтузиазмом поинтересовалась Ирина, чтобы перевести разговор на менее опасную тему.

У входа в галерею действительно наметилось оживление. К дверям с озабоченным видом пробежал администратор, откуда то появились крепкие ребята с профессионально непроницаемыми лицами, журналисты покинули Антонину Сфинкс и потянулись к входу.

Двери широко распахнулись, и в зале в окружении небольшой свиты возник высокий чернокожий человек.

– Это атташе по культуре Кот де Леона, – прошептала Ирина. – В газетах писали, что он собирается посетить эту выставку.

– Какой кот? – удивленно переспросила Катя.

– Тундра! Это страна такая в Африке – Кот де Леон! Уж тебе стыдно не знать, у тебя муж – главный специалист по Африке.

– Действительно… – Катя расстроилась. – У меня самой в школе была пятерка по географии, но что то я такой страны не помню. А этот атташе очень прилично выглядит. И одет в смокинг, а не в национальный костюм из шкур и перьев.

Атташе неторопливо прошел мимо ностальгических вышивок, ненадолго задержался у металлоконструкций Антонины Сфинкс и наконец подошел к Катиной экспозиции. Вслед за ним продвигалась небольшая группа его сотрудников, чуть сзади держались журналисты. Сам атташе, конечно, очень выделялся на фоне своего окружения – как породистый арабский скакун выделяется среди заморенных кляч, как борзая отличается от стаи дворняжек.

Он был высок и строен, как пальма. Он был черен, как безлунная африканская ночь. Отлично сшитый смокинг облегал его, как вторая кожа. Зубы атташе сверкали, как тридцать две превосходные жемчужины. Белки его глаз отливали предрассветной голубизной.

Неожиданно этот удивительный человек замер перед панно с двумя всадниками в благоухающем ночном саду и возбужденно заговорил на незнакомом гортанном языке. В его монологе постоянно повторялись слова «унга вароси». Может быть, они звучали не совсем так, но ничего более похожего европейский слух трех подруг не мог воспроизвести.

Заметив явный интерес высокого гостя, журналисты тоже оживились. Они принялись торопливо снимать Катины работы, а заодно и саму художницу. Рослый телевизионщик в потертом джинсовом костюме забегал вокруг Катерины с огромной камерой. Ирина скосила глаза на Антонину Сфинкс и увидела, что железная леди перекосилась, как будто по ошибке проглотила целый лимон.

Переводчик, сопровождавший атташе, кругленький лысый толстячок с нездоровым желтоватым лицом, прилепил на лицо дежурную улыбку и заговорил, обращаясь почему то к Ирине:

– Господин атташе выражает вам свое искреннее восхищение. Ваши замечательные произведения поразили его своей поэтичностью и художественной глубиной.

– Это не мои произведения. – Ирина вытолкнула вперед раскрасневшуюся от смущения и ожесточенно сопротивляющуюся Катерину. – Вот автор этих панно, художница Екатерина Дронова.