2

Въ бурное и снѣжное апрѣльское утро совѣтница была погребена въ семейномъ склепѣ. Въ этотъ день Феликсъ Люціанъ пріѣзжалъ домой на нѣсколько часовъ, чтобы отдать послѣдній долгъ умершей теткѣ. Теперь, черезъ два мѣсяца послѣ того, въ первыхъ числахъ іюня, когда запахъ сирени наполнялъ воздухъ, и опавшiй цвѣтъ фруктовыхъ деревьевъ, какъ снѣгомъ, покрывалъ лужайки, онъ пріѣхалъ снова въ монастырское помѣстьѣ, чтобы провести здѣсь нѣсколько дней отдыха, какъ онъ писалъ матери.

Въ обширныхъ сѣняхъ, куда онъ вошелъ, и гдѣ послѣдній день находилась покойница, ему показалось, что облака голубоватаго дыма отъ ладона еще носились подъ потолкомъ и чувствовался сильный запахъ буксовыхъ  гирляндъ, среди которыхъ мирно покоилась блѣдная женщина съ гладкими бѣлокурыми волосами.

Но это была только пыль, игравшая въ солнечныхъ лучахъ; изъ открытыхъ дверей кухни несся запахъ жарившейся птицы, а за прилавкомъ, гдѣ продавалось молоко, стояла его мать и отсчитывала яйца въ корзинку служанки, которая, по старому обычаю, должна была два раза въ недѣлю разносить яйца и свѣжее, только что сбитое масло по почетнымъ домамъ города.

Въ глазахъ маіорши мгновенно вспыхнуло чувство затаенной материнской гордости, когда къ ней приблизился высокій красивый юноша, но у нея въ каждой рукѣ было по пяти яицъ, и потому она осторожно повернула голову черезъ плечо и подставила ему щеку для поцѣлуя.

— Иди пока наверхъ, Феликсъ! — сказала она торопливо, опасаясь просчитать или разбить яйцо.

Онъ быстро отнялъ руки, которыя было протянулъ, чтобы обнять ее, и поднялся по лѣстницѣ. Изъ столовой раздался вдругъ рѣзкій капризный крикъ ребенка — это кричалъ новый наслѣдникъ монастырскаго помѣстья. Съ задняго двора доносилось пѣніе пѣтуховъ, а наверху въ передней тихо пробирался огромный жирный котъ. Онъ возвращался изъ хлѣбнаго амбара послѣ охоты за мышами и началъ, ласкаясь, жаться къ ногамъ вошедшаго, но молодой человѣкъ съ отвращеніемъ отбросилъ его отъ себя и затопалъ ногами, какъ бы отряхивая съ нихъ снѣгъ.

Въ комнатѣ маіорши окна были открыты и въ нихъ врывался мягкій весенній воздухъ, но не онъ приносилъ благоуханіе фiалокъ, наполнявшее всю комнату — оно распространялось изъ отвореннаго стѣннаго шкафа. Тамъ лежало блестящее, какъ серебро, бѣлье, и между пачками его были разбросаны высохшія фіалки. Никогда маленькій Феликсъ не смѣлъ поставить букетъ фiалокъ въ стаканъ съ водой, который могъ попасть подъ руку и опрокинуться, — но онъ долженъ былъ рвать милые цвѣточки, чтобы раскладывать ихъ въ богатые запасы бѣлья. И потому эти груды бѣлья, къ которымъ мать его питала такую сильную привязанность, были ему всегда ненавистны, и теперь онъ бросилъ мрачный взглядъ на шкафъ.

Маіоршу очевидно потревожили во время провѣрки бѣлья; тамъ въ оконной нишѣ на кленовомъ столѣ съ толстыми широкими ножками лежала ея записная книга. Феликсъ хорошо зналъ эту книгу съ ея различными рубриками, но оглавленіе открытой страницы было для него ново, — на верху ея стояло: «Бѣлье для домашняго хозяйства моего сына Феликса»… Его собственное будущее хозяйство! При этомъ представленіи онъ покраснѣлъ, какъ дѣвушка… Эти дюжины столовыхъ приборовъ, полотенецъ, наволочекъ аккуратно были положены рядами, какъ будто бы они были главнымъ условіемъ будущаго семейнаго счастія… И этотъ длинный скучный списокъ долженъ удержаться въ веселой живой кудрявой головкѣ прелестной молодой дѣвушки?

— О, Люсиль, какъ бы ты смѣялась! — прошепталъ онъ, и самъ разсмѣялся при этомъ представленіи.

Машинально сталъ онъ перелистывать книгу. Здѣсь въ «графѣ дохода» стояли тысячи и тысячи. Какое богатство! И при этомъ такое неустанное собираніе и сбереженіе, такой страхъ потерять два пфеннига, разбивъ яйцо! Молодой человѣкъ съ отвращеніемъ оттолкнулъ тетрадь и, нетерпѣливо проводя обѣими руками по густымъ бѣлокурымъ волосамъ, подошелъ къ окну.