— Слушаю-съ, — отвѣчалъ онъ почтительно. — Но, извините, сударь, я говорю это только ради госпожи баронессы, собачья конура слишкомъ близко къ дому; Леда, которую вы изволили получить отъ графа Райнеръ, лаяла вполовину не такъ громко, какъ эта собака, а ее пришлось увести, такъ какъ госпожа баронесса не могла ее выносить.

— Какъ, и Пирата тоже выгонятъ, дядя? — вскричалъ Іозе, задыхаясь отъ ужаса.

— Съ чего ты это взялъ, мой милый? Товарищъ твоихъ игръ такъ же, какъ и ты, останется въ домѣ Шиллинга. Пойдемъ, устроимъ ему хорошее помѣщеніе у меня.

Онъ взялъ ребенка за руку, сдѣлалъ знакъ негру слѣдовать за ними и молча раскланялся съ дамами, между тѣмъ какъ собака съ оглушительнымъ радостнымъ лаемъ бросилась впередъ.

— Слава Богу, что это шумное страшилище убралось наконецъ отсюда, — воскликнула Люсиль и снова опустилась на кушетку. — Вѣроятно, это единственный пунктъ, въ которомъ я согласна съ противной сѣрой баронессой, — сказала она своей золовкѣ на плохомъ англійскомъ языкѣ, чтобы не поняла бывшая здѣсь прислуга. — Я все время была противъ того, чтобы брать съ собой Пирата, но всякое благоразумное замѣчаніе оставляется безъ вниманія, когда monsieur Іозе захочетъ поставить на своемъ.

Она подняла голову, покоившуюся на сложенныхъ рукахъ и окинула критическимъ взглядомъ подносъ, поданный мадемуазель Биркнеръ.

— Кофе при такой невыносимой жарѣ? Нѣтъ, милая, очень благодарна! Дайте мнѣ ванильнаго или земляничнаго мороженаго! Я совсѣмъ изнемогла.

Добродушная толстая экономка, у которой, по выраженію баронессы, не было ни на волосъ пониманія, очень смутилась и тщетно придумывала отвѣтъ.

— У васъ можетъ быть нѣтъ льда, — закричала Люсиль, забавляясь; она наслаждалась безпомощной миной совершенно растерявшейся женщины. — Въ такомъ случаѣ дайте, пожалуйста, стаканъ шампанскаго.

Опять наступило минутное молчаніе. Мадемуазель Биркнеръ медленно обратилась къ слугѣ, который намѣревался было выйти изъ комнаты.

— He будете ли вы такъ любезны, Робертъ…

— Очень сожалѣю, — возразилъ онъ, пожимая плечами и очевидно возмущенный тѣмъ, что онъ въ этихъ комнатахъ долженъ откровенно признаться въ своемъ безсиліи, — госпожа баронесса…

Люсиль громко расхохоталась.

— Стаканъ свѣжей воды, пожалуйста, если можно!

Слуга вышелъ. Мадемуазель Биркнеръ поставила подносъ на столъ и почтительно поклонилась доннѣ Мерседесъ, которая холодно, но вѣжливо поблагодарила за все, что ей было предложено. Вслѣдъ за тѣмъ экономка вышла.

Люсиль задыхалась отъ смѣха.

— Ха, ха, ха! Неоцѣненная продѣлка! Милѣйшая баронесса увезла съ собой ключъ отъ погреба!

Вдругъ она быстро приподнялась, съ выраженіемъ дикаго торжества откинула со лба локоны, охватила руками приподнятыя колѣни и съ минуту молча смотрѣла злобно сверкавшими глазами на золовку, которая безмолвно ходила быстрыми шагами взадъ и впередъ по комнатѣ.

Эта молодая женщина, чужеземный типъ и цвѣтъ лица которой не допускали предположить въ ней германское происхожденіе, и которая, проворно ступая по паркету маленькими обутыми въ мягкіе башмаки ножками, перебѣгала отъ одной стѣны къ другой, напоминала стрекозу, скрывшуюся отъ бури въ перепутавшихся темныхъ вѣтвяхъ и отчаянно старавшуюся вырваться оттуда.

— Что я всегда говорила, донна де Вальмазеда? — спросила насмѣшливо Люсиль. — Развѣ я что-нибудь преувеличила, изображая эту чопорную баронессу фонъ Шиллингъ самой противной женщиной на свѣтѣ, non plus ultra зависти и злобной ревности?… Она мрачна, какъ ночь, и терпѣть не можетъ насъ! Я знала, что мы будемъ ей какъ бѣльмо на глазу… но она хитра, эта милая женщина, этого отъ нея отнять нельзя.