|
Она заглянула в чековую книжку, надеясь, что ошиблась и баланс в ней окажется выше, чем она полагала, и выяснилось, что она действительно ошиблась, только не в свою пользу. Лили снова взялась за подсчеты, но, сколько ни считай, триста долларов исчезли безвозвратно. Это была сумма, отложенная ею, чтобы задобрить портниху или умаслить ювелира. Да мало ли на что она могла потратить эти деньги, но именно недостаток этих самых денег и толкнул ее повышать ставки в надежде удвоить имеющуюся сумму. И конечно, она проиграла все — она, считающая каждый пенни, а Берта Дорсет, ради которой муж просто сорит деньгами, прикарманила не меньше пяти сотен! А Джуди Тренор, которая может себе позволить проиграть тысячу за вечер, унесла из-за стола такую кипу денег, что даже не могла пожать руки гостям, желавшим ей доброй ночи.
Мир, в котором творилось подобное, казался Лили Барт отвратительным; впрочем, она никак не могла постичь законы вселенной, так легко сбрасывающей ее со счетов. Лили решила не будить горничную и принялась раздеваться сама. Она слишком долго была рабой чужих удовольствий, чтобы не задумываться о тех, кто зависел от нее самой. В горчайшие минуты она ясно осознавала, что нет почти никакой разницы между нею и ее служанкой, разве что служанка более регулярно получала жалованье. Расчесываясь перед зеркалом, она взглянула на свое бледное, осунувшееся лицо и испугалась, заметив две тонкие линии, обозначившиеся возле рта: морщинки рассекали безупречную гладь щек. «Ох, надо мне перестать нервничать, хотя, может, это все электрический свет?» — подумала она вслух, порывисто встала, зажгла свечи на туалетном столике и выключила бра на стене. Лили вгляделась в свое отражение между двумя огоньками свечей. Белый овал лица неуверенно проявился из тени, словно подернутый туманом в расплывчатом свете, но две линии возле рта не исчезли. Лили встала и торопливо разделась. «Это все от усталости и дурных мыслей», — повторяла она. Как же несправедливо, что красота — ее единственная защита от горестей — от них же и страдает. Но дурные мысли остались при ней. Она снова устало подумала о Перси Грайсе — так путник после короткого привала подбирает с земли и взваливает на спину тяжелую суму, чтобы идти дальше. Она была почти уверена, что заарканила Перси: осталось потрудиться пару дней, и она выиграет свой приз. Но сама по себе награда была настолько неприятна, что Лили совсем не радовала победа. Будет отдых после пережитых треволнений — и только, а ведь как мало это значило для нее всего несколько лет назад! В иссушающей атмосфере неудач ее запросы постепенно увяли. Но почему ей не везло? Ее в том вина или так предначертано? Лили припомнила, как мать, в ту пору, когда они разорились, говорила ей с какой-то жестокой мстительностью: «Но ты все получишь назад, все вернешь, твое лицо тебе все возместит…» Воспоминание вызвало целый рой ассоциаций, и она лежала в темноте, воссоздавая прошлое, из которого выросло ее настоящее. Дом, в котором никогда не ужинали в кругу семьи, разве что когда приходили «гости», в дверь постоянно звонили, столик в прихожей был завален квадратными конвертами, распечатанными в спешке, и продолговатыми конвертами, которые долго пылились нераспечатанными в недрах бронзовой вазы. Вереница уволенных французских и английских служанок, не справлявшихся с хаосом шкафов и кладовок, постоянно меняющиеся династии нянек и лакеев. Склоки в погребе, ссоры на кухне и в гостиной, стремительные отъезды в Европу и возвращения с набитыми чемоданами, неделями валявшимися неразобранными, полугодичные разговоры о том, где провести будущее лето, серые приступы скаредности, разряжавшиеся яркими вспышками мотовства, — таковы были первые воспоминания Лили Барт. В центре этой карусели, именуемой домом, стояла энергичная и непоколебимая фигура матери — еще достаточно молодой, чтобы в лохмотья изнашивать бальные наряды, в то время как бесцветный и невзрачный отец занимал место где-то между дворецким и часовщиком. |
