— Русские не греки. Они раскусят тебя.

— Нет. Старый лис не знает промахов. Я сработаю, как надо. И ты возьмешь их. Все-таки рота СС…

Они помолчали. Хёниш внимательно смотрел на приятеля.

— Бороду я, слава богу, отрастил заранее, — нарушил молчание Зигфрид Рутт, — лохмотья достать нетрудно.

— Ты возьмешь с собой оружие. Парабеллум и две гранаты.

— Упаси боже… Ты, Гельмут, незнаком даже с азами разведки. Тебе бы все пиф-паф…

Рутт по-ребячьи засмеялся.

— Твое счастье, что у тебя нет татуировки, — пробормотал Хёниш.

— Да. Это мое счастье. Только идиоту могло прийти такое в голову… группу крови нанести на кожу тушью.

— Мы не думали проигрывать войну, — буркнул Хёниш, — зато…

— Нету у нас «за то», Гельмут, — тихо произнес Рутт, — у нас осталось только «за это»… Чем больше русских погибнет на фронте, тем легче будет потом начать все сначала… Американцы и англичане не захотят терять Германию.

— Ты все знаешь, на то ты и абвер, — ехидно процедил Хёниш. — А скажи, друг детства Зигфрид Рутт, как и куда бежать мне, эсэсовцу, любившему убивать?

— Лучше всего сделать пластическую операцию лица и вырезать проклятую цифру вместе с кожей… Паспорт можно всегда купить… Я бы ушел в Швейцарию.

— Зачем что-то делать с лицом?

— Вы все любили сниматься с жертвами. Вашими лицами завалены все досье контрразведки русских… и американцев тоже.

— Ты прав.

— Двадцать третий сообщал, что и четвертая группа русских будет заброшена по воздуху… Я что-то не видел парашютистов.

— Они изменили решение в последний момент.

— По-моему, они еще не приняли решения… Они просто исчезли.

— Да. Кройшу не повезло… До сих пор не могу понять, как горстка русских расправилась с двумя взводами СС.

— Это особые люди, Гельмут. Их собирали со всего фронта, а может быть, и фронтов. Кройш был зауряден… просто служака.

— Они все равно придут к Отшельнику.

— А если нет? Что-то долго он молчит… Может быть, заболел?

Рутт помолчал, поиграл стеком, потом четко сказал:

— Я пошел спать. Распорядись достать овец и все принадлежности пастуха. Мне нужно еще обработать кислотой руки. Чтобы собака привыкла ко мне, я должен ей устроить настоящий пир. Для этого нужно мясо.

Хёниш кивнул, прикрыл глаза и поджал губы, как это делал всегда, когда требовал от мозга максимального напряжения.

* * *

Пастух был низкоросл, хлипок, с выцветшими, тусклыми глазами. Одет в холщовую поддеву, стоптанные чувяки, голова покрыта засаленной шляпой. С ним была собака.

На все вопросы он мотал головой и только мычал, потом написал прутом на песке — «Лука».

— Глухонемой он, — первым догадался Присуха, — а зовут Лука. Только как же зовут, если он не слышит.

— А это мы сейчас проверим, — усмехнулся Щеколда.

Он сзади бесшумно подошел к пастуху и выстрелил из пистолета над ухом Луки.

Тот даже не повернул головы.

— Отставить, сержант Чиликин, — сердито сказал Седой.