К ужасу и недоумению всех пигмеев, на границе, отделявшей священную землю от их исконных охотничьих мест, свершилось то, что потрясло их до глубины души. Совсем неожиданно они наткнулись на следы слона. Бамбути их сразу узнали, и Сепу громко назвал животное.

– Это Одноухий Старик, – сказал он, и все согласно закивали головами.

У этого слона была оторвана половина левого уха, и впервые за много дней пигмеи весело засмеялись. Но смех их оборвался столь же внезапно, как и начался. Внимательно изучив следы, бамбути в ужасе переглянулись. Они застыли, сидя на корточках и помертвев от страха, а потом вдруг горько зарыдали.

– В чем дело, Селу? – встревожено спросила Келли.

– Здесь кровь, – ответил Сепу, – кровь и моча Одноухого. Он ранен. Он умирает.

– Но как же так? – воскликнула Келли. Этого слона она тоже хорошо знала: он частенько встречался ей в лесу неподалеку от Гондалы.

– Его ударил копьем и ранил человек. Кто-то охотится за Одноухим Стариком на священной земле, нарушая все наши законы и обычаи. Посмотри! Рядом со следами слона следы человека, видишь? – И Сепу ткнул пальцем в крошечные отпечатки ног. – И этот охотник – бамбути. Он из нашего клана, и он совершил ужасное святотатство. Он выступил против самого лесного бога.

Пигмеи были в полной растерянности; они в страхе жались друг к другу, словно дети, схватившись за руки, как бы помогая пережить горе. Все, во что они верили и с чем жили испокон веков, рушилось и умирало у них на глазах. А это страшное святотатство навлечет теперь на них неописуемый гнев лесного божества.

– Я знаю, кто это, – взвизгнула Памба. – Я узнала следы его ног. Этот человек – Пири.

Закрыв руками лица, бамбути причитали и плакали, ибо теперь ничто не могло спасти их от жестокого наказания, какое обрушит на все их племя всемогущий лесной бог.

Пири-охотник продвигался в лесу легко, словно тень. Он ступал след в след в огромные подошвы слона, и под его ногами не хрустнула ни одна веточка, не зашелестел ни один высохший листик.

Пири преследовал Одноухого уже третьи сутки и все это время ни о чем другом, кроме старого слона, не думал. Каким-то таинственным образом он словно бы слился с этим животным, и теперь они составляли единое целое.

Там, где слон останавливался поесть мелких красных ягод на дереве селепи, Пири тоже прерывал свой бег, срывал плоды и разжевывал, ощущая их терпко-кислый вкус. Там, где слон останавливался на водопой у какого-нибудь прозрачного ручья, Пири тоже наклонялся к воде, наслаждался ее свежестью, и ему становилось хорошо. Там, где слон оставлял большую желтую кучу, Пири вдруг тоже ощущал, что ему непременно надо освободиться от лишней тяжести в животе. Поистине Пири превратился в слона, а слон превратился в Пири.

Когда наконец Пири настиг его, слон спал в непроходимой зеленой чащобе. Кустарник оказался настолько колючим, что его острые шипы запросто могли поранить человека до крови.

Как бы легко ни двигался Пири, слон почувствовал присутствие чужака и проснулся. Широко растопырив свои большие уши, на одном из которых не хватало целого куска, слон прислушивался к окружающему. Но никаких посторонних звуков его чуткий слух не улавливал. Знаменитый охотник Пири знал, как прятаться от зверя.

Тогда слон распрямил свой длинный хобот, втянул воздух и стал потихоньку выдувать себе в рот. Верхняя губа у него чуть приподнялась, обнажив нежную розовую слизистую, но слон так ничего не учуял. Потому что Пири залег в зарослях с подветренной стороны да еще для верности весь измазался слоновьими испражнениями. Так что человеком от него теперь совсем не пахло.

А затем слон издал глубокий гортанный звук, призывно-рокочущий и мягкий. Слон начал свою песнь.