Бу известен, наверное, во всех странах мира.
— Как Карлос-Шакал, — поддакиваю я.
— Пардон? — переспрашивает Альма с весьма недружелюбным выражением лица.
О боже! Снова я умудрился сморозить что-то не то…
Но в любом случае вот вам объяснение, почему в девять утра, когда в порту появляется автобус Галины Соланж-Ставароновой, который должен отвезти нас в библиотеку, его встречаю только я один.
— Salut, mon cher, — восклицает Галина и машет мне рукой.
На ней новое роскошное платье из двадцатых годов — шелковое ярко-красное и берет с помпоном, надетый набекрень. У нее за спиной я замечаю Бу и Альму в обществе седовласых мужей в скучных костюмах: они уже садятся в старенькую «Ладу». Очевидно, за ними приехали профессора из университета.
— Mais tu es seul? — поражается Галина, и ее красное платье развевается, излучая один из тончайших ароматов «Шанели».
Я извиняюсь и пытаюсь в общих чертах обрисовать ситуацию. Галина лишь пожимает плечами; она как будто бы и не удивлена. Что тут такого? Очевидно, такая святая покладистость воспитана жизнью в жестких рамках российской истории. А может быть, она просто знает привычки академиков, этого беззаботного и ненадежного племени чудесных людей, способных выкидывать подобные номера в любой точке земного шара. Или, возможно, эта поездка так и была задумана, и теперь она продолжает игру только из вежливости.
По крайней мере, так можно понять по ее виду.
— N'importe, mon cher, с'est plus intime, oui? — вопрошает она и берет меня за руку, — Мы чудесно проведем время вдвоем. Этот прекрасный день принадлежит только нам! Ведь мы находимся в цивилизованном городе и можем делать все, что захотим. Чего вы хотите? Зайти в Русский музей? Вернуться в Эрмитаж? Или просто попить кофе с кексом на Невском проспекте?
— Вообще-то я хотел бы увидеть библиотеку.
— Вы имеете в виду книги Дидро? — удивляется Галина, как будто мое предложение странно или даже абсурдно.
— Да. И его рукописи.
— Вы действительно этого хотите? Вы действительно любите мсье Дидро?
— Конечно люблю. Я перечитывал его во время плавания и, похоже, полюбил еще сильнее.
Галина глядит на меня.
— А может быть, мы лучше совершим экскурсию по литературному Петербургу? Квартира-музей Пушкина, квартира-музей Достоевского…
— Да, это было бы интересно.
— Квартира-музей Лермонтова, квартира-музей Гончарова…
— Да, конечно. — Я люблю бывать в домах писателей. И охотно принимаю это предложение.
— А потом мы поедем в Александро-Невскую лавру и возложим цветы на могилу Достоевского, — добавляет Галина, восхищенная собственным проектом.
— Да, конечно.
— Ну и хорошо. Вы решили как настоящий русский, — удовлетворенно одобряет Галина. — Но на этот раз мы все сделаем правильно. Мы начнем оттуда, откуда в нашем городе начинается все.
— Откуда же?
— Конечно, от Медного всадника! Я скажу водителю, чтобы он отвез нас туда. Потом я отпущу его, поскольку автобус нам больше не понадобится.
— Очень хорошо.
Уже в автобусе, где все тот же мрачный шофер опять везет нас по рытвинам и ухабам Большого проспекта, я спрашиваю Галину о сегодняшних новостях. Я все еще обеспокоен той драмой, которая разыгрывается сейчас в России. Галина молча возводит очи к небесам и отвечает:
— Все то же. Пытаются один другого обмануть. Россия — это сплошные государственные перевороты.
— Но Ельцин удержался?
— Да, у него все в порядке. У него всегда все в порядке. И будет в порядке, даже если от России ничего не останется.
— Звучит не слишком оптимистично…
— Какой тут оптимизм? Я русская. |