— А я ведь знал — рано или поздно, но кто-нибудь обязательно прикончит вас, милорд.

В голосе сэра Пьера прозвучало что-то вроде сожаления.

Затем он встал и вышел, не удостоив своего мертвого хозяина даже взглядом. Заперев за собой дверь и положив ключ в карман, он направился к лифту.

* * *

Глядя из окна на солнечное утро, Мэри, леди Дункан, мучительно решала, как поступить. Звон Ангелуса прервал ее неспокойный сон и напомнил, что, как гостье замка д'Эвро, ей нужно к утренней мессе. Но это же невозможно! Как сможет она предстать пред ликом Господа на алтаре? Уж не говоря о том, чтобы принять святое причастие.

Но, с другой стороны, все эти четыре дня она взяла за правило обязательно появляться к заутрене вместе с леди Элис; будет выглядеть очень подозрительно, если сегодня она это правило нарушит.

Обернувшись, она бросила взгляд на закрытую не только на засов, но и на замок дверь своей спальни. Вот его-то появления там не ожидает никто. Лэйрд Дункан имел отговорку — свое инвалидное кресло, однако при таком экзотичном хобби, как черная магия, он, пожалуй, и приближаться-то к церкви опасался. Во всяком случае, так подозревала его жена.

Если бы только она ему не соврала! Но как можно было сказать правду?

Это было бы еще хуже — значительно хуже. А вот теперь из-за этой лжи он заперся в своей спальне и занимается одному Богу — а может, Дьяволу, — известно чем.

Если бы он только вышел. Прекратил то, чем занимается все эти бесконечно долгие часы. Или хотя бы закончил! Тогда они могли бы уехать отсюда, придумать какой-нибудь предлог — да просто любой предлог — и уехать. Можно притвориться, что кто-нибудь из них вдруг заболел. Что угодно, все что угодно, лишь бы убраться из Франции, пересечь Канал*  и — домой, в Шотландию, где они будут в безопасности!

Она снова поглядела в окно, через двор, на вздымающиеся каменные стены Главной башни и высокое окно покоев Эдуарда, графа д'Эвро.

Вчера вечером она его ненавидела, но теперь не было в ее сердце ненависти; там не осталось места ни для чего, кроме страха.

Уткнувшись лицом в ладони, леди Дункан проклинала себя за глупость.

После бесконечно долгой ночи она даже плакать не могла.

Услышав за спиной звук отпираемой двери, она повернулась.

Лэйрд Дункан из Дункана вкатился в спальню. И сразу же помещение заполнило зловоние каких-то испарений, проникших из только что покинутой им комнаты. Леди Дункан смотрела на него, не произнося ни слова.

Он словно бы постарел со вчерашнего дня, лицо его стало изможденным и усталым, в глазах появилось нечто новое, трудноопределимое, однако совсем ей не понравившееся. Сперва он тоже ничего не сказал, только облизал губы.

Когда лэйрд Дункан наконец заговорил, голос его звучал странно, как у человека с трудом оправляющегося после глубокого обморока:

— Теперь бояться больше нечего, — сказал он. — Совершенно нечего.

* * *

Паства преподобного отца Джеймса Валуа Брайта, викария церкви Святого Духа, состояла из нескольких сотен обитателей замка д'Эвро. Вследствие своего поста он являлся виднейшим — если не иерархически, то по положению в обществе, — священником графства. Не считая, естественно, епископа и каноников кафедрального собора. Однако сознание этого мало радовало преподобного отца. Службы его посещались прискорбно мало — особенно по будням. Конечно же, на воскресную мессу приходило много народа — граф д'Эвро, пунктуально являвшийся ровно в девять, имел привычку пересчитывать всех своих домашних. Но по будням он в церкви не бывал, а ведь хорошо известно — чуть расслабься господин, как то же самое, если не больше, начинают позволять себе и слуги.