Марат жил, словно в тумане, без права выйти на свет. Во имя чего? Этот вопрос возник у него впервые. Получалось, что вся его видимая жизнь существовала для окружающих людей. А лично ему, Марату Калитину, предназначались только звонки по мобильному телефону, сообщающие, что он должен включить компьютер и прочитать зашифрованное задание. Дальше он мог действовать на свое усмотрение — либо приступать к делу, либо отказаться. Агент такого ранга, как он, пользовался определенной свободой. Задания были скорее предложениями, чем приказами, и если Калитин их выполнял, то получал щедрое вознаграждение. Обычно он охотно брался за работу и блестяще справлялся с ней. Хоть какое-то развлечение!

Марату было скучно, и недавно накатившая на него депрессия являлась одним из проявлений угасающего интереса кжизни. Зато он познакомился с Ангелиной Львовной. Она не только помогла ему выкарабкаться из внутреннего застоя, но и пробудила в нем чувства, о которых он не подозревал. Женщины тоже были для него чем-то не настоящим, частью фальшивой игры. И даже разочарование и боль, испытанные им по вине Аллы-Алины, почти притупились.

Он настолько привык изображать чужую жизнь, как будто занимался этим давным-давно. Нахлынувшие на него «видения» внесли свежую струю в унылое существование, и когда они прекратились, Калитин огорчился. Ему стало их не хватать. Там, в свалившейся на него иллюзорной реальности, он тоже притворялся кем-то другим. Он жил и действовал, преследуя неведомую ему цель, ради которой выдавал себя не за того, кем являлся на самом деле. Загадочная цель не давала ему покоя. Он пытался вспомнить ее и не мог. Устав от бесплодных попыток, Марат погружался в сомнения по поводу того, нормален ли он. Что, если депрессия была первым признаком душевного недуга?

Самолет на Душанбе вылетел с небольшим опозданием. Марат сидел с закрытыми глазами, тщетно пытаясь заснуть. Раньше это ему удавалось без труда. А сейчас… Нечто изменилось. Он еще не понимал, не мог в полной мере осознать, что именно произошло. Но чувствовал нервное напряжение. Наверное, так снежный барс чует угрозу схода лавины.

Ровно гудели двигатели, и Калитин, наконец, провалился в тревожное забытье. Он все-таки задремал, и перед ним сразу возник милый образ Лины. Она — его единственная подлинная связь с этим миром. Не что-то выдуманное, прикрывающее истинную суть вещей, а сама эта суть. Его переживание любви к ней есть самое ценное из всего, испытанного им до сих пор.

Остаток полета прошел для Марата в эйфорическом блаженстве, поглотившем время и пространство.

Столица Таджикистана встретила пассажиров рейса Москва — Душанбе ярким солнцем, теплом и запахом цветущих деревьев. Мокрый асфальт блестел. У здания аэровокзала молодые таджички продавали тюльпаны.

— Недавно дождь прошел, — сказал спутник Марата, грузный пожилой мужчина в очках с толстыми стеклами.

За этими стеклами его глаза были неестественно большими.

Марату опять все показалось чужим: и здание аэровокзала, и небо, и деревья, и женщины, наперебой предлагающие купить цветы, и этот идущий рядом человек.

«Меня утомил перелет», — подумал господин Калитин…

Памир

Место катастрофы было оцеплено солдатами внутренних войск, на дорогах расставлены блокпосты. Милиционеры и военные, изнемогая от внезапной жары, проверяли документы, осматривали проезжающие автомобили.

Марат приехал к туннелю вместе с другими членами комиссии по расследованию чрезвычайных ситуаций. Его представили как эксперта из Москвы. Первым делом он познакомился с Хушкадамом Батыркуловым, председателем комиссии.

— Мне звонили по поводу вас, — сказал этот красивый восточный мужчина с седыми висками. — Господин Багров, кажется?

— Багров, Алексей Юрьевич, — слегка поклонился Марат.