|
Толя своих родителей потерял в Катаклизм, и те немногие обрывки воспоминаний о семейной жизни, которые оставались в его душе, означали для него совершенное счастье, безмятежность, тепло. Он никогда не мог понять своих сверстников, которые обозленно или озабоченно бухтели, что их «баба залетела». Случилось бы такое с ним самим, думал Толя, вот было бы счастье! А тут еще от девушки, которую он так ярко любил, по-настоящему, впервые в своей жизни… Доказывать будущему отцу, что месяц – слишком малый срок для того, чтобы услышать ребенка, было бесполезно. Он утверждал, что малыш уже шевелится, и до самого утра не отпускал Лену от себя дальше, покрывая ее лоб и щеки восторженными поцелуями. Когда Боровицкая начала просыпаться, Елена не выдержала и прогнала обалдевшего от счастья Толика на работу, пообещав родить к его приходу. Шагая по еще безлюдной платформе, Томский улыбался. Он испытывал непреодолимое желание рассказать о том, что произошло, первому встречному. Однако редкие, пока еще сонные обитатели Боровицкой явно были не готовы к тому, чтобы разделить его счастье. До своего трудового места, расположенного в западном вестибюле Арбатской, Томский летел как на крыльях. Работа, которую он еще вчера считал монотонной и нудной, сейчас казалась благословением. Пункт дезактивации, или «ПД», как называли его профессионалы, представлял собой сложенное из бетонных блоков и разделенное на три части помещение с трехлепестковой эмблемой радиации на входной двери. По разным сторонам первой комнаты располагались вешалки с чистой и рабочей одеждой, полки с респираторами и резиновыми перчатками, а также ведра с моющими растворами. Здесь же стоял небольшой, но довольно мощный дизельный генератор, питавший пылесос для обдувания книг. Обитая свинцовыми полосами дверь вела во вторую комнату. Тут высились стопки фолиантов, доставленных из Великой Библиотеки, и стол, на котором проходил первый этап дезактивации: один работник ПД подносил книгу, второй – переворачивал страницы, а Томский, вооружившись шлангом, сдувал радиоактивную пыль. Проверка счетчиком Гейгера показывала, какие тома становились безопасными уже на первой стадии обработки, а какие нуждались в дальнейшей очистке. В третьей и последней комнате особо грязные фолианты подвергались обработке сухими гигроскопическими смесями солей и щелочей. Затем книги возвращались к Толику, под струю сжатого воздуха. Рабочий день заканчивался выносом чистых книг на платформу и тщательной уборкой помещения. Профессия дезактиватора считалась опасной и оттого престижной. Томский и его товарищи получали все блага, которые мог предоставить им благодарный Полис: усиленный паек, лучшую одежду и обувь. До известия о беременности Елены Толик считал льготы неоправданно большими. Он с удовольствием променял их на право голоса в Совете Полиса. Но поскольку у него не было ни ученой степени, ни высокого воинского звания, ни длительного стажа беспорочной службы в Полисе, о такой привилегии Томскому оставалось только мечтать. Толик быстро переоделся, натянул респиратор и включил рубильник генератора. К черту льготы! Они гроша ломаного не стоят в сравнении с самим фактом отцовства. Пусть его считают эгоистом, но отныне главной целью в жизни станет борьба за создание нормальных условий жизни драгоценному существу, которое Елена вынашивала под сердцем. Черт возьми… Идеи и идеологии вдруг начали казаться трепотней и мишурой в сравнении с чудом того, что в его любимой жене сейчас растет существо, наполовину сложенное из Толика, а наполовину из Лены, что это существо будет его настоящим продолжением… Вдруг начало казаться, что куда важнее устроить счастливую и безбедную жизнь этому крохотному существу, чем перекроить и облагодетельствовать весь мир. Подтянулись товарищи, но Толя уже так погрузился в свои планы, что забыл с ними поговорить: работал он быстро, как мог, молчал и улыбался счастливо, как идиот. |
