Грустные мысли теснились в голове девушки. Треск огня в очаге, шум дождя и деревьев растрогали её до слёз.

Козима уехал и ещё не вернулся, бабушки тоже не было. Никого не было, кто развеял бы её грустные мысли. Но вдруг на лице её появилась счастливая улыбка, будто она что-то увидела. Нежным голосом в её сердце прозвучали слова: «В доме Отца Моего обителей много…", и перед внутренним взором девушки появился город с золотыми улицами, стенами из драгоценных камней, с жемчужными воротами, с вечно цветущими деревьями, и голос шептал: «Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною». И девушке казалось, что она ясно видит эту знакомую ей картину. Она началась в Гефсиманском саду, где Сын Божий в смертельной скорби обливался кровавым потом, где на Него напали, связали и повели в Иерусалим.

Там издевались над Ним, осудили и пригвоздили ко кресту на

Голгофе, пронзили копьём Его бок и похоронили. Остальное совершил

Небесный Отец. Он Его воскресил, взял на небо и посадил на вечный престол, положив все царства мира к Его ногам. «Слуга не выше господина своего… Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».

«Да, Господи, я хочу следовать за Тобой, хочу нести мой крест. Ты тоже был в изгнании. Свои Тебя не приняли. Ради Тебя я хочу всё переносить с терпением, только так я войду в Отцовский дом», — молилась она.

— Добрый вечер, — прозвучал голос от двери. Анна вздрогнула:

— Вы уже приехали, господин Козима?

— Я уже некоторое время здесь. Когда я вошёл в кухню, ты была погружена в свои мысли и выглядела такой грустной. Что тебя так печалило? И чему ты вдруг так обрадовалась? — спросил Козима.

— Я думала о своём изгнании, что нет у меня родины, — созналась девушка.

— У тебя нет родины? — переспросил Козима. — Разве тебе у нас плохо?

— Вы приняли меня из милости, господин Козима.

Господь вам воздаст за это; Я ведь здесь в изгнании, — ответила

Анна.

— Я слышал, что ты можешь идти домой, если будешь, как раньше, — сказал он. Анна улыбнулась:

— Заставьте живую курицу войти в яйцо — это ведь невозможно! Так и я не могу вернуться к прежнему после того, как родилась свыше.

Он кивнул головой:

— Ты права. И у меня было время, когда всё у меня изменилось. Я тебя понимаю. Когда-то я жил, как все, и думал: «Неужели мы только для того здесь, чтобы измучить себя работой, а потом умереть?» Это меня не устраивало. Тогда мне кто-то указал на лучший путь, и я получил книги в руки. Благодаря им мои глаза открылись. Теперь я не боюсь, что зря проживу жизнь и потом погибну.

Анна удивилась. Неужели она до сих пор ошибалась? Она считала Козиму благородным человеком, который всегда владел собой, делал добро, где мог, прощал несправедливость, переносил всякий ущерб без ропота. Но что он дитя Божие, она никогда не думала. Ведь он Библию не читал.

— Я видел, что какая-то мысль тебя обрадовала, не скажешь ли мне об этом? — спросил Козима.

— О да, — сказала Анна.

«Если он дитя Божие, он поймёт меня», — подумала она. И она ему рассказала, как поступили с ней дома из-за Иисуса и как Господь ей теперь Духом Своим показал, что она не без родины, что земное изгнание Сына Божия завершилось в славном Небесном городе.