Возле этой стены было представлено множество снимков с папой, зависшим в воздухе; награды «Самому ценному игроку» в своей лиге и в серии матчей; некоторые наиболее культовые предметы из его профессиональной карьеры; витрина с его чемпионскими кольцами (последнее он получил в тот год, когда ушел из спорта) и, как венец всего этого, длинный худосочный приз, который дают, когда тебя включают в Найсмитовский зал славы баскетбола, куда папа попал, как только позволил возраст.

Восточная стена начиналась с журнальной обложки той поры, когда папа еще играл за «Визардз», – но не «Спортс иллюстрейтед», а какого-то вашингтонского делового журнала, который первым заметил, что самый яркий из баскетбольных новичков Америки не покупает абсурдно огромных особняков, не расшвыривает деньги направо и налево как законченный идиот, а живет в скромном доме в Александрии, инвестируя свои капиталы в недвижимость Вашингтона и ближайших пригородов. К тому времени, когда папа ушел из баскетбола, его компания по торговле недвижимостью приносила ему больше денег, чем матчи и реклама, и он стал миллиардером в том же году, когда попал в зал славы. Эту часть комнаты занимали награды и почетные грамоты от бизнес-сообщества. Их было больше всего. Деловые люди обожают награждать друг друга.

Северная сторона комнаты посвящалась папиной благотворительной деятельности и главным образом его работе с больными синдромом Хаден – вполне естественно, если его единственный ребенок (я) подхватил вирус, да еще в период ее первой и самой жуткой волны, вместе с миллионами других, включая первую леди Соединенных Штатов Маргарет Хаден. Несмотря на то что синдрому дали имя первой леди, именно мои папа и мама (в девичестве Жаклин Оксфорд, отпрыск одной из старейших политических семей Виргинии) стали публичными лицами кампании по защите хаденов – вместе со мной, разумеется.

Вот почему на этой стене было полно фотографий отца, где он то выступал перед конгрессом с речью о необходимости масштабных прикладных исследований, призванных помочь четырем с половиной миллионам граждан США, чей разум был внезапно отрезан от их тел; то присутствовал на церемонии утверждения президентом Бенджамином Хаденом Исследовательской программы Хадена; то заседал в правлении Института Хадена и «Зебринг-Уорнер индастриз», разработавших первые трилы; то заочно участвовал в открытии «Агоры», виртуального пространства, созданного специально для хаденов, чтобы они могли иметь собственный кусочек мира в своем распоряжении.

Вперемешку с этими снимками здесь висели и наши фотографии – мои, мамины и папины, сделанные в разных местах, где мы встречались с мировыми лидерами, знаменитостями и другими семьями, где жили хадены. Я был одним из первых детей, кто стал использовать свой собственный трил, и мои родители меня повсюду в нем таскали – и не только для того, чтобы наполнить мое детство завидным жизненным опытом, хотя в этом была своя приятная сторона. Главной задачей было убедить незараженных, что трилы – это все равно что люди, а не какие-то жуткие андроиды, неизвестно как затесавшиеся в их среду. А кто может лучше продемонстрировать это, как не ребенок одного из самых прославленных людей во всем мире?

Так что пока мне не исполнилось восемнадцать, я был одним из самых известных и часто фотографируемых хаденов на планете. Фотография со мной, где я протягиваю цветок папе римскому в базилике Святого Петра, регулярно упоминается как одна из самых знаменитых фотографий за последние полвека.