На этом, собственно, неприятное дорожное приключение могло бы благополучно закончиться. Штелер не жаждал крови распоясавшихся глупцов и считал ужас, который он на них нагнал своим эффектным появлением, вполне разумным наказанием. К тому же самый пакостный и задиристый негодяй, отдыхавший сейчас под дубком, лишился передних зубов и еще долго не смог бы упражняться в злословии, да и потом нечасто открывал бы щербатый рот, боясь стать всеобщим посмешищем.

Как ни странно, но все сложилось наилучшим образом. Двое напуганных аристократишек шустро запрыгнули в седла и вот-вот должны были пришпорить коней, а кучер в ливрее герцога уже стеганул лошадей и принялся поспешно разворачивать карету, чтобы погнать ее обратно в лес, куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого места. Однако, как водится, в любой компании всегда найдется герой, который все испортит и из-за своих глупых амбиций доведет любую разрешимую довольно мирным путем ситуацию до кровавого и, по большому счету, никому не нужного абсурда.

– Стоять, скотина! Куда лошадей погнал, мразь?! – выкрикнул красавчик, до этого момента тешащий разговорами дам, и, ловко вскочив на козлы, отвесил сжавшемуся от страха вознице звонкую оплеуху, после чего спихнул слугу на землю ударом ноги в спину. – Кто приказывал трогать?! Я иль, быть может, виконт?! А вы, господа!.. – проучив трусливого кучера, не в меру бойкий юнец принялся стыдить не более храбрых товарищей. – Стыдно! Нарвиса в беде бросили! И кого испугались?! Какого-то жалкого, грязного забулдыгу в вонючем рванье!

Все еще стоявший в грозной позе и продолжавший рычать Штелер пропустил слова «грязный забулдыга» мимо ушей. Это было правдой, тем более что в последнее время подобные отзывы моррон частенько слышал от всяких самовлюбленных, разодетых в дорогие наряды бездельников. Не оскорбила его и вполне адекватная оценка поистрепавшегося платья, а вот необоснованная характеристика «жалкий» резанула слух. В воспаленном мозгу моррона, кстати начинавшего потихоньку трезветь, возникла нестерпимая потребность доказать переоценивающему свои силы молокососу обратное методом сдирания и выворачивания наизнанку его холеной, слегка смугловатой шкуры. Желание у опального барона имелось, а подходящие инструменты он уже держал в руках. К тому же зарвавшийся оппонент совершил опрометчивый поступок, весьма облегчавший задачу.

После своей пламенной речи, более походившей на воззвание, юноша не выхватил из-за пояса пистолет и благоразумно не выстрелил, а, спрыгнув с козел кареты, уверенным, мерным шагом направился к Штелеру, лишь поглаживая ладонью правой руки рукоять висевшей на боку шпаги. Возможно, у иного противника возник бы вполне уместный вопрос «почему?»: почему молодой боец так самоуверен, не воспользовался явным преимуществом в оружии, а решил устроить некое подобие честного поединка? Однако именно такого поворота событий моррон и ожидал. Он знал ответ на это «почему?», который, кстати, был довольно простым и даже закономерным.

Человек – тот же зверь, но только разумней и хитрее. Жизнь человека куда более многогранна, и поэтому если в стаде баранов или в волчьей стае всего один вожак, то в любом сообществе людей: в разбойничьей шайке, в боевом отряде, в компании бездельничающей молодежи или в целом королевстве – не важно, их как минимум два. Один вдохновляет собратьев делами, другой – пленяет их умы красивыми речами; один отвечает за крепость тел бойцов, второй – за боевой дух; первый отождествляет собой грубую силу; второй – живость ума и дерзость языка. Еще ни одному предводителю не удавалось объять необъятное и быть единственным, бесспорным, абсолютным лидером в своей стае. Пусть страной управляет король, но что он без армии и духовенства? Пусть грубая мужская сила в цене, но любая компания развалится без веселых повес и коварных задир!

Тщедушный юнец по имени Нарвис был шутом и главным злословом в компании аристократической молодежи.