«Вы корчите из себя спасителя и благодетеля! Вы милостиво позволили нам ехать в вашей карете… И что же вышло?! Вы хоть разок подумали, как нам нелегко с бедняжкой баронессой пришлось, сколько мы натерпелись?! – продолжала обличать Штелера вошедшая в раж Линора. – Всю дорогу вы храпели и пускали ртом пузыри, о прочих звуках, издаваемых вами, я промолчу! Фи, поведение, недостойное человека хотя бы с намеком на благородство! Мы задыхались от перегара и запаха пота! Вы когда в последний раз мылись, милостивый государь, и в какой луже?! Небеса послали испытание, нам пришлось терпеть ваше далеко не приятное общество несколько часов, и какую же благодарность мы получили в итоге?! Вместо того чтобы уладить простое дорожное недоразумение мирным путем и уберечь госпожу баронессу от кровавого зрелища, вы преступили закон, вы стали убийцей, причем на глазах у кроткого, невинного создания. Вы хоть подумали, какую глубокую душевную травму нанесли бедняжке? Гляньте на нее! Бледная, до сих пор вся дрожит от страха…»

«Мужчина выступает в роли судьи, пытается разобраться в ситуации, взвесить обстоятельства, встать на место совершившего проступок и только затем приходит к выводу, на основе которого и выносит вердикт. Женщина же всегда выступает в роли обвинителя. Она всегда ищет виноватого, сначала делает вывод, а уж затем подводит под него обвинение, причем используя порой доводы, просто убийственные с точки зрения здравого смысла, – пришел к неутешительному заключению Штелер. – Ну надо же было столько всякой всячины нагородить, сделать из меня чудовище, и только потому, что у пары путешествующих дамочек денек не задался. Как я должен был поступить? Проехать мимо, когда их багаж потрошили грабители, или оставить на дороге посреди леса, чтобы бедняжки не дышали перегаром в моей карете? Нет, ну разве ж можно воспринимать подобные аргументы всерьез? Так и с ума сойти недолго! То же самое и в ситуации с Лорой, она сделала меня виноватым во всем лишь потому, что ей вдруг стало скучно, а я оказался недостаточно опытным шутом, чтобы развеять тоску-печаль. Сама бы она скоморошничать попробовала, так ведь нет, это горький удел мужчин – развлекать скучающих дам и делать каждый их день незабываемо интересным…»

«Ваша глупость и бестолковость погубили репутацию моей бедной воспитанницы! Что теперь о ней подумают в свете? А свадьба? Ваша вина, если она не состоится! Как появиться баронессе в доме графа? Ведь это ее имя будет в центре скандала, а не ваше… Впрочем, вам этого не понять, у вас-то имени никакого наверняка и нет… – продолжала унижать спасителя Линора, даже не подозревая, насколько она ошибалась и насколько род ванг Штелеров был древнее и знатнее ванг Банбергов. – Видеть не могу вашей… рожи. Не ходите за нами, я запрещаю! Не хватает еще, чтобы нас вместе увидели, позора не оберешься!»

Эти неприятные слова прозвучали примерно час назад. Истощив запас желчи, Линора схватила под руку трясущуюся отнюдь не со страху, а от сырости баронессу и ушла, недовольно ворча уже что-то себе под нос и шебурша на прощание многочисленными складками длинного платья. Штелер мог не послушаться и пойти следом за ними, но благородно решил не доводить перенервничавшую даму до сердечного приступа и поваляться часок на траве, тем более что спешить ему, собственно, было некуда: до закрытия ворот он в город попасть всяко успел бы, а недавняя схватка утомила барона, и ему требовалось немного отдохнуть.

Скинув всю без остатка одежду, Штелер так и пролежал в густой траве час, а может, и все два. Он дышал свежим воздухом, наслаждался пением птиц, неспешно, абсолютно спокойно размышлял о допущенных ошибках на нелегкой стезе общения с прекрасным полом и продумывал возможные линии своего поведения, чтобы в будущем подобных промашек не совершать. Прошлое нельзя забывать, это опыт, из него нужно делать выводы!

Отряд был слишком большим для обычного конного разъезда, а это значило, что пострадавшие от его руки аристократы уже добрались до города и успели пожаловаться своим высокопоставленным родителям.