|
Мне выпала честь быть женой короля, моего господина и вашего суверена, и должна сказать, что самым большим для него огорчением было то, что я узнала о таком же событии. Поэтому, когда м-м Флеминг оказалась беременной, он счел необходимым отослать ее; с м-м Валансийской, как и с м-м д`Этамп, тоже все было по чести. Нельзя так обращаться с порядочными женщинами, тем более из такого дома, нельзя оскорблять их в угоду какой-то потаскухе, потому что всем известно о ребенке, которого она родила. Вы слишком благородного происхождения, чтобы не знать, как вам следует вести себя с дочерью вашего короля и с сестрой того, кто правит сегодня всем этим королевством и вами, с женщиной, которая, помимо всего прочего, чтит вас и любит так, как и положено порядочной женщине. Именно я приказала отослать из дворца „это красивое животное“, потому что, пока я жива, я не допущу ничего, что могло бы испортить или убить дружеское расположение столь близких мне людей, как моя дочь, не допущу, чтобы близкие мне люди враждовали друг с другом. Поэтому прошу вас, после того как гонец из Фронтенака доставит вам самое худшее известие из тех, что могут восстановить вас против жены, поразмыслить над тем, какой ущерб вы нанесли самому себе, и вернуться на правильный путь».
Генрих Наваррский на письмо не ответил. Оно и понятно, пока письмо шло, он познакомился с грациозной Корнзандой де Грамон и уже позабыл о Фоссез. Последняя, возмутившись до глубины души, не удостоила его даже ругательного письма; вместо этого она осветила сиянием «красивого животного» несколько дружеских домов, смутила покой дворянина Франсуа де Ерока, вышла за него замуж и составила его счастье на всю оставшуюся жизнь, пользуясь опытом, приобретенным в постели Беарнца. Неприятности, причиненные ей изгнанием Фоссез, были, однако, не настолько серьезны, чтобы помешать Маргарите с головой отдаться любви с ее прекрасным Шанваллоном. Побаиваясь короля, который никогда не переставал ее ревновать, она вынуждена была прибегать к поистине водевильным ухищрениям, чтобы принять любовника у себя в комнате. Ради этого она подкупила столяра, который под предлогом доставки в ее покои материалов, необходимых для изготовления небольшой внутренней лестницы, являлся к ней каждый день, таща на спине тяжеленный сундук, в котором, скрючившись и не смея дохнуть, сидел Шанваллон. Автор «Сатирического развода» рассказывает: «Она принимала его в постели, застланной и покрытой черной тафтой, освещенной множеством факелов и в окружении прочих мелких, но способствующих сладострастию выдумок: именно тогда, в атмосфере изощренного кокетства и фантазий, Маргарита, подобно Урании, на имя которой она посягнула совершенно незаслуженно, зачала не только некую Лину, но и Эспландена, который и теперь еще живет при родителях, признанных законными, и даже подает неплохие надежды на будущее» . Увы! Однажды Генрих III все же узнал о том, что происходит в комнате сестры… В коридорах немедленно была расставлена стража с приказом арестовать Шанваллона, как только тот появится. Притаившись, замерев в неудобных возах и почти не дыша, они пытались раствориться в тишине. Возможно, им бы это удалось, если б дворец отапливался, но в луврских галереях был ледяной холод, и кто-то из стражников чихнул. Заинтригованная, Марго приложила ухо к двери, уловила необычный шум и сделала любовнику знак исчезнуть через окно. Мгновенно натянув на себя одежду, Шанваллон свесился с балкона, свистнул в темноту ночи и спустился по веревке, с помощью которой каждое утро покидал Лувр. На набережной его, как всегда, с двумя лошадьми наготове ждал один из друзей. А спустя несколько мгновений королева Наваррская уже слышала удаляющийся стук копыт, уносивших Шанваллона к воротам Сент-Оноре, где у него были верные друзья. На следующий день спозаранку Генрих III вызвал к себе капитана стражи и сразу понял, что сестра его перехитрила. |
