Весна… Которая по счету весна, которая проходит мимо, как вся его жизнь. Которая же? Десятая? Да, пожалуй, что так. Десять лет душевных экзекуций, десять лет изнуряющего одиночества, вынужденной изоляции от всех и всего. Это тот срок, к которому он сам себя приговорил, похоронив двух своих лучших друзей Ивана Самойлова и Серегу Станового…

Операция в ту ночь казалась пустяковой. На пульт поступил сигнал о взломе складского помещения мебельной фабрики. Вневедомственная выехала, вернулась ни с чем. Все, говорят, тихо. Только угомонились, снова сигнал. И следом телефонный звонок. Запыхавшийся сторож звонил и что-то кричал о взломе и пистолетах. Потом отключился, и ехать пришлось уже им.

Их было четверо в ту ночь: Иван Самойлов, Серега Становой, Степка и он.

Они подъехали к складу на окраине города и рассредоточились. Назаров Александр Александрович, тогда еще старший лейтенант, был их начальником. Они рассредоточились, желая взять злоумышленников в кольцо, если, конечно, таковые имелись. Как оказалось, имелись… И не один, и даже не два, а целая преступная группа, которая с двух выстрелов уложила его ребят и беспрепятственно скрылась. Сторожа потом тоже нашли, но с аккуратной пулевой дырочкой в сердце…

Никто не был виноват в их смерти, кроме скрывшихся преступников. На них мог нарваться и он, и тот же Степка, но судьба распорядилась иначе. Многие говорили потом, что им нужно было держаться вместе, а не разбиваться поодиночке. Назаров хотел им возразить и объяснить, как на самом деле обстояло дело, но его не стали слушать.

Ребят похоронили героями. Степку, который кого-то даже преследовал, но упустил, тоже причислили к героям. Один Назаров остался в изгоях. Его сняли с должности и потихоньку вытеснили из отдела, а потом и из отделения. Пришлось переводиться в соседний райотдел и влачить там нудные будни в участковых. А вот Степка остался, и занял его место, и, кажется, неплохо на нем обжился…

Назаров медленно пошел по аллее, обсаженной кизильником. Кустарник сильно разросся, скрывая почти полностью проезжую часть. Но Степка все равно его углядел, и остановился на новенькой «Ниве», и засигналил пронзительно, приглашая сесть в машину. Пришлось продираться сквозь лохматые кусты и усаживаться с ним рядом.

— Чего пешком-то? — искренне изумился Степка, сворачивая на улицу Нахимова. — Сказал же, подвезу.

— Да ладно, прошелся бы… — вяло ответил Сан Саныч, отворачиваясь к окну. — Ты меня у магазина высади, поесть чего-нибудь перехвачу.

— Все в холостяках? А как же Танюша? Так и не вернулась к тебе? — Степка на полном ходу пролетел на светофор и строго погрозил кулаком метнувшейся к бордюру старушке. — А я вот женился уже пять лет как. Детей, правда, нет. Боюсь я… Вдруг, как ребята… У них ведь детворы по двое на рыло было, кажется… Кому они, кроме отца, нужны-то…

Назарову очень хотелось дать Степке в морду. Прямо в сытую, пышущую довольством морду. И чтобы не выделывался он перед ним, и чтобы не вспоминал того, чего не надо. Танюшку он вспомнил, гад! А как к ней подкатывался, когда Назаров уезжал в командировки, забыл? И как уговаривал бросить его, недостойного, и соединить свою жизнь с ним — со Степкой, — удачливым и крутым… Сволочь…

— А жена у меня журналюга, Саня! Видал! Не училка там какая-нибудь или врачиха недоученная, таблетки-мандетки там разные, а журналист! И в издании солидном работает, и деньгу приличную зарабатывает, — продолжал распинаться Степка, безбожно игнорируя все дорожные указатели. — С виду, правда, Таньке твоей уступает, но тоже ничего, стройная.

— Останови, — попросил сквозь зубы Назаров и кивнул на супермаркет: — Пойду я.

— Ага, — не стал спорить его бывший подчиненный и лихо притормозил около автобусной остановки.