На такыре царило величайшее оживление. Его поверхность пестрела от множества норок. Как и полагалось, все осы были заняты, носились над землей или рыли норки. Землекопов хватало. Среди норок выделялись с круглыми аккуратными входами без следов земли. И еще одна особенность. Норки располагались по несколько штук рядом. Одна из норок была закрыта, одна или две полностью открыты, остальные прикрыты пробками. Отчего существовал такой порядок? Пришлось садиться на разогретую землю, вооружаться терпением и смотреть. Вот, пожалуй, стоит выбрать одну из ос. Она такая быстрая. Ежесекундно выбирается из норки с комочком земли в челюстях и, не мешкая, отлетев в сторону, бросает его и опять обратно скрывается. Видимо, так полагается не оставлять следы своей работы возле жилища детки. Работа идет оживленная. Со всех сторон несутся дребезжащие звуки вибрационного аппарата.

Вот одна норка осою выкопана. Ее хозяйка исчезла, наверное, умчалась за добычей. Ей, ловкой охотнице, не приходится долго искать добычу и ударом жала ее парализовать. Вскоре оса показывается с зеленой личинкой кобылки. Кладет ее у самого входа в норку и скрывается в подземелье, проведывает, все ли там в порядке, не забрался ли кто в ее строение. В это мгновение к кобылке поспешно подлетает другая оса, на лету хватает чужую добычу и летит прочь. Хозяйка не успевает заметить тень удаляющейся коварной воровки, недовольно покружившись, улетает.

Оса-воровка меня озадачила. Неужели ей трудно самой найти пропитание для детки, стоило ли рисковать попасться хозяйке, выследить и обездолить ее. Но моя оса, видимо, отличная охотница. Не проходит двух-трех минут, как она, такая же поспешная, неожиданно падает сверху с другой добычей. На этот раз ее охотничий трофей такого же зеленого цвета, но не кобылка, а молодой богомол.

Вот это неожиданность, разрушающая существующие представления об осах-парализаторах! Все они охотятся только на строго определенную добычу хотя бы потому, что искусство парализации требует необыкновенной точности действий, удара жала в соответствии со строением нервных узлов добычи. Убежден, энтомологи-скептики мне не поверят. Мне и самому увиденное кажется невероятным. Но факт упрям, и никуда от него не денешься. Богомол уложен рядом с норкой, и оса вновь скользнула в жилище. На этот раз ее короткая отлучка закончилась удачно. Воровок поблизости не оказалось, и богомол был занесен в норку. Теперь личинка обеспечена едой, осталось закрыть и запереть дверь жилища. И оса поспешно принялась носить комочки земли, потом, встав вертикально, долго утрамбовывала своей головой, как колотушкой, земляную пробку. Несколько минут поработала над ней крыльями, беззвучно, как вентилятором, сдувая в стороны пыль. Потом нашла комочек земли, попыталась его приладить над пробкой, но он, шероховатый снизу, оказался неподходящим, и оса отлетела с ним в сторону, позванивая своим чудесным вибратором, потерла его о землю, сгладила, уложила над пробкой, умчалась, наведалась несколько раз, еще притащила комочек земли.

На гладком такыре добыть материал для пробки непросто. Земля, выброшенная наружу прежде, пригодилась для закупорки ранее вырытой норки. Так вот почему встречаются вместе две-три и более норок. Одна из них делается про запас. Все равно придется готовить новое жилище для очередной детки.

Теперь оса улетает надолго. А мне придется, скрепя сердце, приниматься за раскопки. Почва такыра влажна и мягка. Рыть ее легко, и лопаточка свободно погружается в землю. Вот разрушена пробка, она небольшая. За нею идет длинный ход. Он заканчивается большим просторным залом. В нем лежит зеленый богомол и на нем крупное блестящее, продолговатое оранжевое яичко. Богомол мал, и личинке не хватит его, чтобы стать такой же большой, как мать. Уж не виновата ли воровка? Оса-мать, повинуясь слепому инстинкту, ограничилась этой второй добычей.