Изменить размер шрифта - +
А папа-зверек, время от времени озабоченно проверяя, не сдох ли в горшке его цветочек (тот и впрямь повесил уши), мучился с парадными штанами, которые когда-то так замечательно сходились на красивом молодом зверьке, а теперь не застегивались на мягком папином пузе. Папа переставил пуговицу и страшным усилием застегнулся. Результат ему не понравился, потому что бока висели над штанами толстым валиком, а на колене красовалось то самое тортовое пятно. «Фу, — сказал папа сам себе и переоделся в свои уютные затрепанные джинсы. — Так и пойду. Не шикарно, зато и дураком не буду выглядеть». Правда, для шику папа все-таки прицепил на свою выгоревшую кепку три голубых сойкиных пера, которые ему подарил сын как раз на последний день рождения.

Чем ближе зверьки подходили к домику с павлином, тем больше папа-зверек стеснялся и своих джинсов, и перышек, и больше всего — невзрачного цветка в жестянке из-под горошка. Ему казалось, что все встречные зверюши над ним потешаются, а все встречные зверюши только умилялись и шептали про себя: «Ахти! Какие удивительные зверьки!».

 

Зверюши, когда умиляются, восхищаются или огорчаются, как правило, всплескивают лапками и говорят «ахти!» — это любимое зверюшливое выражение на все случаи жизни. Вообще же зверюши говорят быстро, кругленько и весело. Они никогда не ругаются всеми теми словами, которые (как и мы с тобой) отлично знают, но не произносят вслух.

Зверьки же не прочь повыпендриваться друг перед другом или шокировать зверюшу дикообразной руладой. Зверюши гневно машут ушами и ворчат: «Как ты, зверек, нехорошо говоришь, будто какашками плюешься». «Кака-ашами», — издевательски пищат зверьки, но чувствуют себя очень глупо и дразнятся, чтобы не чувствовать.

 

Дома у зверюш зверьков ждали мама с дочкой, уже наряженные в накрахмаленные платья и расчесавшие усы. На столе стояла еда, покрытая вышитыми салфетками, и вкусно пахла.

— Сейчас еще бабушка придет, — сказала маленькая зверюша, не сводя глаз с большого бумажного самолета.

— Это вам, — скромно сказал зверек.

— Мама! А можно он у меня в комнате будет висеть?

— Если будет порядок — можно, — согласилась мама-зверюша, и дети поволокли самолет наверх, прикреплять его к лампе.

— Вот я тут… подарок… типа с днем рожденья… — забормотал папа-зверек, краснея, бледнея и желая провалиться сквозь землю вместе со своей жестянкой.

— Ахти! Какая прелесть! — обрадовалась мама-зверюша. — Сурепка! Какая желтенькая! У меня такой нет. Вот я ее тут устрою, ей здесь будет хорошо.

Она водрузила сурепку на подоконник среди многочисленных горшков с пышными цветами и красивыми листьями.

— А вот это что? — безнадежно спросил папа-зверек, наугад тыкнув в свисающие со шкафа зеленые листья.

— Это папоротник нефролепис, — пояснила мама-зверюша. — А вот эти фиолетовые цветочки — ахименес. А эти синие называются глоксинии, или еще синнингии…

Папа-зверек очумело повертел головой, но его спасло появление бабушки-зверюши с оглушительно красивым цветком в хорошеньком горшочке.

— Я вот тебе орхидею вырастила, — сказала бабушка, поглаживая седые усы, и мама отозвалась восторженным «ахти!».

Зверек посмотрел на орхидею, и ему стало стыдно.

— А смотри, что мне зверьки подарили, — сказала мама-зверюша, подводя бабушку к сурепке.

— Замечательная сурепка. И цвести долго будет — вон на ней еще сколько бутонов. Давай-ка мы ее сюда подвинем, а орхидею вот в тот уголок.

Горшки передвинули, и сурепка явно приободрилась, будто говоря: «А я, между прочим, тоже хорошенькая».

Быстрый переход