Изменить размер шрифта - +

С какой радостью встретили мы день возвращения Максимилиана!

Мы снова были вместе, и я впервые открыто встречала его как мужа. Тайны исчезли. История нашего бракосочетания, смерть графа, уход Вилъгелъмины в монастырь, счастливые поиски нашего сына – все эти легенды остались в прошлом. Их всех поглотило главное событие – война.

Максимилиан вернулся домой. И какой радостью было для меня познакомить отца с сыном и сына с отцом. Теперь у Фрица была не только мать, но и отец, которого он мог любить и уважать.

И этот день, когда я смогла сказать сыну: «Фриц, это твой отец», я назвала самым счастливым днем в своей жизни.

– Пока, – добавил Максимилиан.

 

Что последовало за сражением под Седаном, – хорошо всем известно. Французы были окончательно разбиты, и в результате произошло объединение немецких государств в Германскую империю во главе с королем Пруссии, ставшим императором. Он пробыл императором только несколько месяцев, и затем его титул перешел к его сыну Вильяму. Маленькие княжества и герцогства были поглощены этой огромной империей. Не стало больше правителей небольших владений, герцог в своем замке не значил больше английского сельского сквайра.

Та же участь постигла и Максимилиана. С тех пор прошли годы.

Когда я пишу эти строки, мы скорбим о смерти королевы Виктории, ибо нас связывали с Англией крепкие узы. Прошло уже больше тридцати лет после битвы под Седаном, и я уже немолода. Меня окружает моя семья. Самый старший – Фриц, он почти на двенадцать лет старше Макса, у меня двое дочерей и еще один, третий сын. Большая семья – большое удовлетворение. Фриц – мягкий и умный мальчик, он читает лекции в Боннском университете. Другие уже тоже завели свои семьи, за исключением Вильяма, моего младшенького. Дагоберт и Лизель жили с нами, а когда принцесса Вильгельмина уехала в Кларенбок, ее сын и сын Максимилиана стал жить с нами. Дагоберт быстро продвинулся на военной службе, а Лизель счастливо вышла замуж.

Фрау Грабен, естественно, осталась с нами. Она задирала нас, присматривала за нами и постоянно пыталась впутывать нас во всякие драматические ситуации, столь приятные ее сердцу. Мы так привыкли к ней, как к части нашего дома, что, когда она умерла в возрасте восьмидесяти лет, она унесла с собой кусочек нас самих. Она прожила хорошую жизнь.

Через несколько лет после войны нас навестил Энтони Гревилль со своей женой Грейс – кроткой миловидной женщиной, типичной женой священника. Она была предана Энтони и нетрудно было понять тому причину. Он был так добр и внимателен ко всем людям. Когда я увидела их вместе, с сомнением подумала, неужели я стала бы такой, как Грейс, выйдя замуж за Энтони, и вела бы легкую приятную жизнь, принимая такие принципиальные решения, как проводить ли встречи матерей по понедельникам или средам, и кому какой столик выделить на благотворительной распродаже домашних изделий.

Энтони смотрел на меня немного задумчиво, когда я водила его по саду замка.

– Ты счастлива, Елена?

И я ответила убежденно:

– Я никогда не была так счастлива в любой другой жизни.

И, оглядываясь на прожитые годы, я знаю, что это правда. У меня были и страхи, и опасности; у нас были разногласия и трудности; Максимилиан познал величие власти, и это оставило на нем печать на всю жизнь; он был рожден повелевать, а я не считаю себя рожденной подчиняться. Но какими бы ни были наши разногласия, мы знали – мы единое целое, и не представляли себе истинного счастья друг без друга. Я была права, сказав Энтони, что не смогла бы испытать эти мгновения полного счастья в любой другой жизни. Я познала огромную радость, возможно, лучше сказать, познала удовлетворенность в те мгновения, когда понимаешь, что все, что ты сделал, стоило потраченных усилий.

И вот мне уже немало лет, но я все еще вспоминаю тот страшный день на Могильном острове, где смотрела прямо в лицо смерти и узнала цену человеческой жизни.

Быстрый переход