— Прошу, — радушно пригласил он к накрытому столу, после того как мы обменялись рукопожатием. — Перекусим, как говорится, чем Бог послал.

Единственное, что мне в нем сразу не понравилось, это глаза под припухшими, веками — чуть слезящиеся и такие, словно он смотрел на вас сквозь оптический прицел. Взгляд неуловимый, расплывчатый, как у медузы, никак не соответствующий общему выражению лица. Осторожный человек, встретившись с таким взглядом, наверное, приложил бы максимум усилий, чтобы не вступать в контакт с его владельцем, но, во–первых, думать об этом было поздно, а во–вторых, голос разума дремал во мне далеко не первый год.

Стол являл взору полный джентльменский набор: холодные закуски, салаты, икра, чуть позже на горячее подали осетрину на вертеле. Из запивок — водка, белое и красное вино, крюшоны и минералка. Но я сразу предупредил, что не пью за баранкой. Гарий Наумович огорчился, но не слишком. Сам он лихо опрокидывал рюмку за рюмкой, бесстрашно мешая водку с вином.

Однако вскоре все эти мелочи — еда, питье, психологические нюансы — утратили всякое значение, слишком необычным мне показалось то, что я услышал. Речь шла о Леониде Фомиче Оболдуеве, крупном предпринимателе, банкире, спонсоре, защитнике прав неимущих и так далее, то есть об известной, замечательной в своем роде фигуре. Леонид Фомич, ласково прозванный в народе «Боровом», был одним из тех, кто сказочно обогатился при царе Борисе, когда растаскивали страну по сусекам, а теперь, вместе с сотней–другой себе подобных везунчиков, тайно управлял бывшей империей.

Суть предложения, переданного Гарием Наумовичем от лица магната (чему я до конца еще не верил), заключалась в следующем: написать биографию господина Оболдуева, но не просто биографию, а художественное произведение, знаковую книгу, нечто подобное «Исповеди…» Боба Ельцина или «Запискам о галльской войне» Юлия Цезаря. Сей замысел был якобы продиктован отнюдь не самолюбием Оболдуева, о нет, он являлся важным социально–общественным деянием. Мотив такой: молодежи необходимы примеры для подражания, иначе она вся целиком скатится в бездну цинизма и апатии. Коммунисты, как к ним ни относись, это прекрасно понимали, и, начиная с Павки Корчагина, поставили производство идеологизированных кумиров на конвейер, не жалея на это денег и средств. Пусть это были не живые персонажи, тряпичные куклы, но они были, как есть и сегодня в любой цивилизованной стране, задумывающейся о своем будущем. Взять ту же Америку, пожалуйста — Рэмбо, Рокки, Терминатор, Фредди Крюгер — и еще с десяток привлекательных, полноценных образов, на которых можно воспитывать в подрастающем поколении чувство патриотизма.

— Уверяю вас, Виктор Николаевич, — Верещагин глубокомысленно наморщил лоб, — босс относится к этой затее очень серьезно. Можно сказать, душевно ею увлечен.

Слегка ошеломленный, я только и нашелся, что спросить:

— Но почему он выбрал именно меня? Разве мало литературных живчиков, которые уже набили себе руку? Да их пруд пруди.

— По моей рекомендации, Виктор, по моей рекомендации. Полагаю, вы еще меня поблагодарите.

— А если не справлюсь?

Расплывчатый взгляд толстяка на мгновение сфокусировался на моей переносице.