|
Кое-как оттаяли на газовом огне. Еда подняла настроение. Посыпались шутки, вспоминали, как носились по льдине. Василий, залезая в спальный мешок, изрек: «Лучше беседовать с прокурором, чем ждать самолет на этой лучшей из лучших льдин планеты!»
Вошел Герман. Не задавая вопроса, я поймал его глаза. Он понял и сказал: «Осталось доделать только разрядники. Завтра выйду в эфир со своими позывными». Он быстро проглотил паек и забрался в мешок. — Валентин Иванович, — позвал меня Кузнецов, — вы искали самолет Леваневского? — Да, Александр Александрович. Но тогда была полярная ночь, и у нас не было опыта и техники, которыми располагаем теперь. — Как вы считаете, какова вероятность нашего обнаружения? — При работе радио — стопроцентная, без радио — по закону случайности. — Почему случайности? В инструкции экспедиции есть схемы поисков. Прочесывание галсами через каждые пять километров. — От материка до нас 1700 километров, а промежуточной базы еще нет. На галсы не хватит горючего. А мы, судя по последнему определению координат, с каждым часом все дальше и дальше дрейфуем на северо-северо-запад. В нашем положении самое разумное не забывать слов Фритьофа Нансена: «Величайшая добродетель полярника — умение ждать». Сумеем ждать, будем живы… В палатку вошел Черевичный, Сегодня в ночь мы дежурили с ним в паре. Поставив пешню у входа, он Протянул мне согнутый лист дюраля, на котором лежала серая кучка полупрозрачных козявок. — Смотри, что наловил в разводье! Это же почти одесские чилимчики. Завтра сварим, произведем дегустацию и заживем, как на Черноморье! — Ладно, посмотрим, что завтра скажешь. Пошли осмотрим льдину? Захватив пешню и топор, мы вышли. Стояла тихая, полная солнечного света ночь. От черного пятна пожарища не осталось и следа: все скрыл густой снег. Над баллоном продолжало биться пламя. Бледное в лучах солнца, оно было почти невидным. — Да, все против нас. Этот снег как саван… — задумчиво произнес Иван. — Завтра надо будет очистить палатку и набить побольше следов. При низком солнце они будут хорошо видны с самолета. — Дай топор и возьми пешню. Ты здоровее. Если медведь — бей в грудь, как рогатиной, а я топором в голову. Главное, не упустить! — Это же не бурый медведь. Белый не поднимается на дыбы перед нападением, — ответил я, принимая острую тяжелую пешню. Как ни примитивно было наше оружие, но с ним мы чувствовали себя увереннее. Обойдя намеченную посадочную полосу и края ледяного поля, мы не обнаружили следов подвижки. Ветер зашел к югу и уже не жег так колюче. Черевичный долго смотрел на надвигающиеся перистые полосы облаков. — Похоже, циклон подходит. Теперь запуржит, полосу переметет, да и лед начнет ломать… — Не страшно. Лишь бы выскочили на нас. Сбросят инструмент, продукты, газ. Расчистим. На полюсе с Мазуруком было труднее. Торосы и ропаки пришлось рубить, а было нас всего шестеро. Вырвались. Мы замолчали. Впереди на бесконечном белом пространстве сиротливо чернела одинокая палатка, а над ней полоскался потрепанный кусок алой ткани — флаг, который был трижды на Полюсе недоступности<sup></sup>. Мы свято его берегли и брали с собой во все экспедиции… И, вдруг мы ясно услышали гул самолета. Крик радости вырвался у нас одновременно. — Само… лет, само… лет!!! Прямо на нас на малой высоте шел двухмоторный самолет. Но, не дойдя двух километров, отвернул вправо. — Уйдет! Не заметил! — болью резануло сердце. А из палатки выскакивали люди, и уже черный столб дыма снова взвился над льдиной. |
